По старой дороге далеко не уйдёшь
Шрифт:
Те молчали, одному было неудобно, другому — оскорбительно. Голубев не хотел их неволить, он сам испытывал неловкость. Поэтому он торопливо поднялся и предложил пройти в мастерскую, намереваясь представить рабочим нового заведующего.
Они вышли. Голубев шел впереди, Мишаков прижимался к нему — дорожка была узкой, было неудобно идти и левой ногой он задевал край сугроба. Кочкарев шел следом, и чем ближе подходил к мастерской, тем тягостнее и горше становилось ему. Сознание того, что он уже не заведующий, угнетало. Стараясь побороть охватившее его бессилие, он ускорил шаг и чуть не уткнулся в длинную спину Мишакова.
У
— Вы как… пойдете с нами? — помявшись, обратился Голубев к Кочкареву, когда они вошли в мастерскую.
— Нет! — вдруг выпалил со злостью Кочкарев, махнул рукой и скрылся в своем кабинете.
Голубев понимал, что Никанору Никаноровичу тяжело, ему и самому было нелегко. Чтобы как-то смягчить удар, он хотел представить дело так, будто Кочкарева переводят потому, что тот нужен на другой, важной работе.
В мастерской стоял тяжелый запах бензина и кислоты. Буданов промывал детали в эмалированной ванночке, Сухопаров опаивал жестяные коробки, от паяльника шел чад. Голубев заметил, что из трех форточек открыта одна, он хотел сказать об этом, но, вспомнив, что Буданов не раз говорил ему об установлении вентиляции, промолчал.
— Товарищи, — громко обратился он к присутствовавшим. — Вот ваш новый заведующий Мишаков Тимофей Павлович, — произнес он торжественно и опустил руку на плечо Мишакова. — Никанора Никаноровича мы переводим на другой ответственный участок. — Рабочие переглянулись, что не ускользнуло от внимания Голубева. — Никанор Никанорович остается у вас заведующим до тех пор, пока не сдаст мастерскую. Это я говорю, чтобы предупредить возможные недоразумения.
Ему казалось, что сообщение обрадует рабочих, но те молчали. Похоже было, что они восприняли это как должное. Голубев еще раз обвел всех глазами и вышел из слесарной, увлекая за собой Мишакова.
Они заглянули в кабинет Никанора Никаноровича. Тот в пальто, без шапки стоял перед окном и смотрел на улицу. Голубев неслышно прикрыл дверь.
Никанор Никанорович шевельнулся. Краем глаза он видел, как вошел Голубев, и не прочь был с ним поговорить, но только без Мишакова, наедине. Приказа о его отстранении еще не было, а это значило, что не все еще потеряно. Перевод его не устраивал. Новое назначение не сулило ему никаких побочных денег. Он сел на стул и тяжело задумался. Но сколько ни думал, выходило одно: идти к главному инженеру и просить. У него с ним всегда были хорошие отношения. Тот не раз защищал его, ведь, в конце концов, ничего особенного не произошло и теперь. Заместитель директора Попов тоже относился к нему хорошо. Рабочие — те поговорят и перестанут, так было всегда. А если нужно — он покается перед ними, даст волю их инициативе. Немного успокоившись, Кочкарев снял телефонную трубку и позвонил Голубеву. Услышав его голос, спросил, можно ли прийти к нему. Голубев разрешил. На этот раз он, улыбаясь, вышел к нему навстречу, взяв под руку, подвел к стулу и заботливо усадил.
— Ах, Никанор Никанорович! Напрасно вы не пошли с нами в мастерскую. Я устроил все лучшим образом и ваше отстранение представил рабочим, как перевод на новый, важный участок. Вы должны бы сказать мне спасибо, а вы недовольны. Нехорошо так, мы же были друзьями.
Никанор Никанорович склонил голову набок и несколько секунд молчал, будто взвешивал смысл сказанного Голубевым.
— Нет, — начал он решительно, — вы все-таки скажите, чем я не угодил вам?
— Вот чудак! — Голубев растерялся: действительно, Кочкарев угождал ему, как никто. — Разве дело во мне?
— В ком же, — обидчиво сказал Никанор Никанорович, — как не в вас? Вы же главный. Ваше слово — закон, как скажете — так и будет.
Лицо Голубева исказила гримаса неудовольствия.
— Вы газеты читаете? — спросил он, пронизывая взглядом Никанора Никаноровича.
Кочкарев ничего не ответил, но глаза его говорили: «Это к делу не относится, разве вас об этом спрашивают?»
«Как бы ему объяснить?» — Голубев, поднявшись, прошелся по кабинету.
— Конечно, вас можно было бы оставить, — он остановился перед Кочкаревым, — если бы не было письма рабочих, а теперь, сами понимаете, на прежнем месте вам оставаться нельзя. Рабочие поднимут шум, напишут еще куда-нибудь, а отвечать придется мне. Дирекцию да и общественные организации поставим в неудобное положение. А так, — заговорил он успокоительно, — кто придерется? Что бы в мастерской ни случилось — вы на другом месте, вам неплохо, и с нашей стороны все законно. Понимать надо… — Голубев устало опустился на стул.
Но Кочкарев не хотел и слушать. Он хорошо знал, что главный инженер волен поступить и иначе. Было же такое, когда он думал, что ему пришел конец, а Голубев наперекор всем премировал его. Что же теперь?..
— Как же так? — не унимался он. — Все ничего — и вдруг бац, как снег на голову!
— К чему эти разговоры? — Голубев уже терял терпение. — Сколько можно объяснять? — заговорил он официальным тоном. — Подписан приказ о переводе вас на другую работу. Не согласны — подавайте заявление об уходе. — Он бросил карандаш, и тот со стуком покатился по столу.
— Значит, ничего сделать нельзя? — с отчаянием обреченного спросил Кочкарев.
— Нет! — резко сказал Голубев. — Нельзя! — Он встал, давая понять, что разговор окончен.
Никанор Никанорович, горбясь, поплелся к выходу.
«Как же это так вышло? Где я сделал промах? — размышлял он. — Нет, все было правильно. Если бы не этот Буданов, не это проклятое письмо!.. А может, надо было пустить в ход хитрость? Очернить, оклеветать? Черта с два!.. Коммунист, отличный специалист, — думал он о Буданове. — Кто же знал, что встретишь такого?» Он почувствовал слабость, ноги не держали его. Отыскал взглядом скамейку и в изнеможении опустился на нее.
А тем временем, пока Кочкарев был у главного, новый заведующий вошел в мастерскую, остановился посредине слесарной и, оглядев рабочих, громко произнес:
— Давайте знакомиться. Меня, как вы уже слышали, величают Тимофеем Павловичем.
— Очень приятно! — живо откликнулся Буданов. Он положил напильник, быстро подошел к Мишакову, протянул руку. Тот, дружески хлопнув по ней, пожал ее. — Ребята — орлы, могут свернуть горы! — с подъемом продолжал Иван и представил своих товарищей новому заведующему.