По ту сторону черной дыры
Шрифт:
– Задают кучу идиотских вопросов. Например: «Рано утром вы стоите лицом к солнцу. В какой стороне восток?», либо «Сколько скрипок сделал Паганини?»
– Все очень просто, ребята. Все вы проходили такого хитрого врача, как психиатр. Он вам задавал деликатный вопрос: «Рыбу ночью ловишь?», на который вы все отвечали «нет», прекрасно понимая подоплеку. Так ведь? – все дружно кивнули, – а наш Вася ответил «хожу на охоту». Так он и очутился здесь.
Конец фразы потонул в дружном хохоте аудитории. Василь махнул рукой и потупился.
– К черту, Вася, индекс Дауна! Ты с нами, а остальное – ерунда. Правда, ребята? – одобрительно загудели бойцы, по очереди похлопывая Горомыко по плечу. Тот отвечал вяло, с матерком.
Тем временем пора было возвращаться на базу. Оставалось, конечно, еще с десяток бутылок, но Булдаков по праву самого трезвого сказал:
– Это им завтра на опохмелку. Ратибор! – пьяный в стельку альтест тупо кивнул и попытался встать, – завтра вам будет невмоготу от этой дьявольской водички. Так вы с утреца примите грамм по сто-сто пятьдесят… Тут майор вспомнил, с кем говорит, – по четверть кружки, так вам сразу полегчает. Волков! Мурашевич!
– Мы! – ехидно воскликнули парни.
– Ну, вы в курсе. Охранять и бдеть! Оставляю вам БТР и Довгалева. Селедцов выдаст вам два транка и научит, как ими колоть орехи. Чтобы мне надели бронежилеты, каски и сделали серьезные лица. На вас лежит тяжкий груз ответственности за аборигенов, – майор откланялся и ушел. Вслед ему поднявшийся ветер закружил всякий сор: травинки, обертки от конфет, куски рогожи.
Подошел с задумчивым видом капитан Селедцов и протянул парням две рации.
– Мурашевич, ваш номер – 100, а Волкова – 101.
– Товарищ капитан, а можно что-нибудь менее запоминающееся? Нас же не оставят в покое!
– Можно Машку за ляжку, – усмехнулся капитан, – а поэтому, товарищ сержант, делайте то, что я вам говорю, а не то, что вы мне говорите.
Парни ошалели. Волков хотел что-то сказать, но Селедцов был краток.
– Вы бы лучше, товарищ сержант Волков, открыли пошире уши и запомнили, как обращаться с этой хреновиной. Придет какой Батый ночью в клубнику, а вы – как баран с новыми воротами.
Угомонившись, капитан произнес краткий спич на тему правил пользования транкинговой радиостанцией, а затем, попрощавшись, запрыгнул как черт в табакерку, в подъехавший УАЗик, и был таков. Сержанты переглянулись, затем, недоуменно пожав плечами, подошли к бронетранспортеру.
– Довгаль! – позвал Мурашевич. Из люка выглянула чумазая физиономия водителя.
– Подай-ка нам, Саня, жилетики – под вечер зябко становится.
– Коммандос хреновы! – пробурчал Александр, скрываясь в стальном чреве машины. Через минуту послышалось «держите», и на белый свет появилось два бронежилета, в которые «сторожевые псы» не мешкая облачились.
– Довгаль, у тебя «сова» установлена? – спросил Волков.
– Установлена, только работает она или нет, я не проверял – до сих пор надобности такой не было.
– Ну, ты пока выясняй, а мы тем временем обойдем местность на предмет посторонних шумов. Довгалев издал какой-то звук, по-видимому, означавший согласие, и парни побрели вдоль периметра.
Единственное, что было отчетливо слышно солдатам – чудовищный храп, но это храпели местные жители, укушавшись сорокаградусной, да, из леса доносились звуки, издаваемые героями белорусского народного эпоса.
– Терпеть не могу, когда храпят! – признался Мурашевич.
– А сам-то?
– Только на спине.
– Как, кстати, твоя Дуня? – вдруг поинтересовался Андрей.
– Ты же мне, волк позорный, поздно сказал про шоколад. Она теперь животом мучается.
– Как же ты не знал, что от большого количества шоколада всегда бывает великолепный запор? – Мурашевич сплюнул.
– Я шоколад вообще не ем.
– Ну, теперь и Дуня есть не будет.
– Да хватит тебе. Ты мне лучше скажи, чего от тебя хотела Анастасия?
– Спрашивала о принципе действия автомата Калашникова. Подозреваю ее в шпионаже в пользу Иссык-хана. Нужно немедленно доложить особисту.
– Идиот! Я же серьезно.
– А если серьезно, то откуда ты знаешь? Дуня сказала? – Мурашевич кивнул.
– Сказала, что сестра вернулась злющая, как кикимора, потому что ты поиздевался над ней. Так чего она, все-таки, хотела?
– Понимаешь, Володя, в таком возрасте девушки сами не знают, чего хотят. Я бы, конечно, мог ей объяснить, что ей нужно, но это не в моих правилах.
– Она тебе понравилась?
– Молода еще. Дитя, как ни крути!
– А ты что, старик?
– Мне все-таки, двадцать семь. А ей каких-нибудь, шестнадцать.
– Тебе – двадцать семь? Как же ты в армию попал?
– Женат я, батенька. Сначала институт, затем заболел, а потом выздоровел. Моему сыну уже девять лет!
– Ах, да! Я что-то слышал об этом. Где же он теперь?
– Под могучим крылом Ильиничны. Ума не приложу, как дальше с ним…
– Не дрейфь! Образуется. Но, все-таки, нужно было второго ребенка сделать, тогда бы «войско» обошлось без тебя. А у меня мать с братом младшим осталась. И батька-алкаш… Этот точно горевать не будет. Как получат повестку о том, что я пропал без вести, так нажрется, скотина. Раньше только меня и боялся, а теперь начнет руки распускать…
Володя отвернулся и шмыгнул носом.
– Ну, ничего. Малый скоро подрастет, будет ему на орехи! Ему тоже через три года в армию. А ты не жалеешь, что не откосил?
– Теперь жалею. Неизвестно, увижу ли я когда Анжелу или нет, – Волков махнул рукой.
– Нужно жить днем сегодняшним. Пойдем, может там Довгаля уже прирезали…
… Нет, Довгалев был жив. Правда, на ходу засыпал, глядя в окуляр «совы». Ткнувшись очередной раз лбом в окуляр, он смачно выругался.
– Хэй, Саня, жив ли ты, отвечай! – громко спросил Мурашевич, подходя к БТРу.