По ту сторону экрана
Шрифт:
Я впервые осталась на работе допоздна, попытавшись разгрести скинутые на меня новые производства. С теми, что прежде были моими, проблем не возникло, Кристинины же вызвали массу вопросов о том, чем она вообще занималась. Сама она отправилась домой в начале пятого, остальные разошлись после шести, а я долго разбиралась с документами, считала сроки, переставлял в перепутанные листы.
В семь, коротко попрощавшись, уехал домой Лазарев, а конца моей работе все еще не было видно. Ближе к девяти поняла, что у меня болит спина и буквы плывут перед глазами. Я устала, а от
Дневные вопросы никуда не делись и одолевали меня на протяжении пути, вызывая внутри маетное беспокойство. Теперь я начинала сомневаться в том, что Лазарев на моей стороне. Это я, будучи связана обещанием, данным его Станиславу Викторовичу и собственной неожиданной симпатией, искренне стремлюсь поддержать его и помочь. Но ведь далеко не факт, что это взаимно? Если он и правда настроен на то, чтобы причинить вред бюро, к примеру, ради мести отцу, разве нам с ним по пути?
Тревога сдавила грудь, словно железный обруч, мешая дышать. Я не любила неопределенность и хотела решить, как мне себя вести? Продолжить поддерживать Дениса, рискуя ошибиться? В глубине души я не верила, что он мог бы навредить мне, отцу или S
Дома, терзаемая раздумьями, в ответ на вопрос Дениса Яне о том, как прошел день, написала:
«День был длинный и сложный. В голове полно противоречий и вопросов. Не знаю, как с ними быть»
Даже аппетита не было. Но, понимая, что с обеда ничего не ела, я отрезала несколько кусочков сыра и в ожидании сообщения, медленно ела их, бездумно уставившись на светящийся в полумраке экран.
«Одна голова хорошо, а две лучше. Поделишься?»
Не представляя, как завуалированно задать ему вопросы о нем самом, и стоит ли вообще это делать, я напечатала:
«Я несколько раз столкнулась с несправедливостью, это меня расстроило. Теперь начинаю сомневаться в себе и в людях. Гружусь и грущу.»
«Не надо. Ложись спать. Завтра будет лучше, я обещаю. Добрых снов».
Звучало романтично. И успокаивающе. Наверное, Яна нравилась Лазареву. В переписке с ней он был заботлив, вежлив и учтив. Только на свидание ее приглашать не торопился, хотя, для меня это было к лучшему.
«И тебе, Денис» — ответила я, осознав, что мне приятно называть его по имени.
Вообще, чем больше я запрещала себе о нем думать, тем прочнее Лазарев обосновывался в моих мыслях. Стоило закрыть глаза, как в памяти тут же возник его образ. Настолько четкий и яркий, словно он был со мной рядом.
Устав противиться собственным чувствам, я представила, что это так и есть. Что я могу, протянув руку, взъерошить его волосы пальцами, позволив светлым прядям упасть на высокий лоб, могу коснуться высоких скул, спуститься к губам и узнать, какие они на ощупь. Словно мне ничего не стоит приблизиться к нему и поцеловать, трепетно и нежно, прижавшись к нему всем телом, позволив его сильным рукам скользить по моему телу, разрешив себе поддаться атмосфере уверенности и силы, которая всегда была его неотъемлемой частью и тому чувству защищенности,
Возможно, пожелание подействовало, потому что сны мне всю ночь снились самые сладкие, а проснулась я с рассветом, за полчаса до будильника и просто лежала, вглядываясь в окружающий меня полумрак с неясными очертаниями.
Утро, действительно, оказалось мудренее вечера. Грустью и переживаниями я вряд ли сумею что-то изменить. Стоит послушать Дениса и просто плыть по течению, как я и предпочитала делать всегда. Решать проблемы по мере их поступления и действовать по обстоятельствам, слушая собственную интуицию, которая на протяжении всей жизни была для меня лучшим советчиком.
Я оделась без спешки, и даже завтрак получился у меня непривычно сносным. Выйдя из дома раньше обычного, в метро читала телеграм-канал с городскими новостями, а потом зашла в кофейню на первом этаже нашей высотки, купив, помимо кофе для Дениса, еще и клубничный раф для себя. А, уже возле лифта, заметила на собственном подстаканнике надпись:
«Улыбнитесь и все будет хорошо!»
И я улыбнулась добродушной девушке бариста, махнувшей мне рукой из-за высокой стойки.
Поднимаясь на нужный этаж в пустом лифте, поняла, что до прихода Дениса его кофе, наверное, успеет остыть, но, чему быть, того не миновать. Остынет — схожу за новым.
В кабинете Лазарева и правда свет не горел, зато Зеленая в такую рань неожиданно обнаружилась на рабочем месте и, поскольку мое вчерашнее раздражение от работы по ее делам никуда не делось, я не могла оставить это без внимания.
— Неужели решила поработать, Крис? У тебя самой-то производства остались? Или все мне скинула? — осведомилась я, подходя к ее столу, где она, вопреки моему предположению, подпиливала обломившийся край длинного темно-фиолетового ногтя.
Коллега изобразила на лице искреннюю невинность:
— Я то тут причем, Ясень? Ты всю работу взвалила на меня, а сама весь день катаешься с Деспотом непойми где, да еще и зарплату за это получаешь! Михал Саныч просто заметил и устранил возникшую несправедливость.
— А то я не догадываюсь, кто его на это настропалил? — фыркнула я. — Ты в свои производства вообще заглядывала? Там черт ногу сломит, ошибка на ошибке и половины документов не достает.
Крис довольно рассмеялась, видимо, не собираясь обижаться на правду и развела руками.
— Это теперь твои производства, Ясень, вот ты в них и заглядывай, вместо того, чтобы в рабочее время заниматься делами, не имеющими к бюро отношения.
При этом, уперев изнутри язык в щеку, она показала, в чем, по ее мнению, выражаются эти самые дела.
— Не суди людей по себе, Зеленая, — отозвалась я, отворачиваясь и понимая, что спорить с идиоткой себе дороже. — И язык свой в одно место себе засунь, а то он у тебя, судя по всему, отдельно от мозга функционирует.
Пусть считает себя победительницей. Наверное, сохранить достоинство и значит не снисходить до ругани с людьми вроде нее. Потянула из трубочки раф, который только что казался настоящим гастрономическим изыском и не почувствовала вкуса.