По ту сторону Гиндукуша
Шрифт:
— Откуда у меня вилла! Видел бы ты, в каком я курятнике живу. Ладно, вот тебе еще десять рупий за ударную работу, и всего доброго.
Андрей Васильевич сел в машину. «Куда же мне деваться? — подумал он. — Дома дети еще спят, а здесь торчать два часа тоже нет ни малейшего желания. В посольство, что ли, отправиться? Как раз на какое-нибудь поручение от посла нарвусь. Нет уж! Заеду-ка я к Рахмату, вот что».
Уже через минуту, проехав в другой конец улицы, Андрей Васильевич входил во двор большой, порядком запущенной виллы, в которой жил его приятель —
На звонок неверной походкой вышел сам хозяин. Его смуглое лицо имело ядовитый желто-зеленый оттенок, под запавшими покрасневшими глазами проступали темные круги. Обдавая Андрея Васильевича густым запахом перегара, Рахмат жестом пригласил его в дом.
«Со страшного похмела, видать», — сообразил Андрей Васильевич и спросил:
— Ты что-то плоховато сегодня выглядишь, Рахмат. Заболел? Может, я не вовремя?
— Нет, — с трудом выговорил Рахматулла. — В самый раз. Я тут вчера на радостях… того… сам видишь. Слушай, Андрей, давай понемножку, а? Не отказывайся, очень тебя прошу! Если я сейчас не выпью, то просто умру.
Андрей Васильевич, не желавший внезапной кончины своего друга и источника ценной информации, нехотя, но согласился.
— Что у тебя за радость-то? — спросил он, отхлебнув немного разбавленного рома и нацелившись вилкой на блюдо с сосисками, которые принесла жена Рахмата.
— Очень большая, Андрей. Мне вчера сообщили, что мой племянник, который в апреле попался моджахедам под Джелалабадом, отпущен ими на волю в обмен на их людей. — Рахмат, порозовевший от порции рома, стал говорить поувереннее, но все еще немного путался в трудных оборотах русской речи. — Этот мальчик, он мне все равно как сын. Я его… как это… воспитывал, да? Он рос сиротой, потому что его отец, то есть мой брат, умер в раннем детстве. Совсем молодой парень.
— Да, бедняга, — задумчиво сказал Андрей Васильевич, так и не понявший, кто же все-таки умер и о чьем раннем детстве идет речь. — А как он в плен-то попал?
— Он, понимаешь, сидел с отрядом в укрепленном посту, близко от города. Сначала все хорошо было. С местными моджахедами наши жили мирно, друг друга не трогали, торговали даже…
— Вот те раз! А как же война?
— А чему ты удивляешься, Андрей? — спросил Рахмат. — Жить надо, кушать надо и тем, и другим. Ведь так? Пост-то у самой границы с Пакистаном был — моджахеды оттуда и везли им рис, хлеб, керосин, даже цемент, из которого наши на посту бункер построили.
— Ну и ну! Век живи, век учись. Чем же ваши с ними расплачивались? Деньгами?
— И деньгами тоже, но в основном оружием и патронами, — пояснил Рахмат. — Короче, все были довольны, пока не прибыл командир от Хекматияра с целым отрядом головорезов и не велел на пост напасть. Что же делать? Послушались, куда денешься. Да, напали моджахеды на пост — наши стреляли, стреляли, а дело все хуже и хуже было. Они тогда из миномета несколько раз в сторону штаба своей дивизии выстрелили, чтобы дать знать о нападении…
— Здорово! — поразился Андрей Васильевич. — Ну и что, поняли их?
— Нет, — горестно сказал Рахматулла. — Пришлось им сдаться.
— Не расстраивайся. Слава Богу, что все хорошо кончилось, — утешил его Андрей Васильевич. — Говорят, что под Джелалабадом полная победа?
— Да, хорошенько же мы им дали, — приосанился Рахмат. — Моджахеды там тысяч двенадцать своих убитыми оставили.
— Неужели? — переспросил Андрей Васильевич, слышавший, что потери моджахедов не превышали трех тысяч.
— А чего этих собак жалеть? — махнул рукой Рахмат. — Они только и знают, что из засады нападать или ракетами издалека стрелять, а воевать, как солдаты, не умеют. Нам же заранее было известно, что они на штурм пойдут. Мы одиннадцатую дивизию в Джелалабаде укрепили, вокруг города кольцо обороны с минными полями сделали — милости просим к нам! У нас танки, у нас пушки, у нас авиация, да и за ракеты эти — СКАД — спасибо вам большое! А огнеметы ваши «Шмель»? Как же они их боялись! Фук-фук-фук, ш-ш-шт, — изобразил Рахмат огнемет, — и кебаб из моджахеда готов!
— Они ведь вроде сначала неплохо пошли, даже аэропорт взяли?
— Да, был неприятный момент, — неохотно признал Рахматулла. — Но недолго. Мы их оттуда быстро вышибли, а потом они и на метр вперед продвинуться не смогли. Стояли, топтались у города, только и делали, что между собой ссорились.
— Это ваших здорово выручило, по-моему. Да вы и сами показали им, что вас и без наших войск голыми руками не возьмешь, молодцы, — заметил Андрей Васильевич. — Пока они между собой не договорятся, вам бояться особенно нечего. Кстати, как в Кабуле дела? Все спокойно?
— А что такое? — спросил сразу насторожившийся Рахмат. — Ты что-нибудь слышал?
— Нет, нет, ничего нового. Ты ведь мне сам на днях говорил, что у вас с «халькистами» не все ладно, — поторопился сказать Андрей Васильевич, поняв, что вступил на скользкую почву чужих склок.
— А, это! — успокоился Рахмат. — Верно, говорил, и еще тебе скажу. — Рахмат понизил голос почти до шепота! — Их главарь, он же наш министр обороны Танай, что-то подозрительное затевает. Да, да! Нам кажется, что он с Хекматияром снюхался. Наджиб поэтому некоторые армейские части из Кабула убрал и собственную гвардию создает, понял?
«Ага, это он мне в доверительном порядке для передачи в Москву сообщает. Ату, дескать, этих нехороших „халькистов“, пиль! — смекнул Андрей Васильевич, хорошо осведомленный о тихой, но ожесточенной борьбе между двумя фракциями правящей партии — „халькистами“ и их противниками „парчамистами“, к которым принадлежал Наджиб и сам Рахматулла. — Ладно, передадим, но с собственными комментариями».
— Ясно, — кратко сказал Андрей Васильевич, решив оставить при себе свои сомнения о полезности междоусобицы перед лицом наступающего врага, однако не удержался, чтобы не заметить: — С Джелалабадом у вас хорошо вышло, а ведь Талукан, Ханабад и даже Кундуз, пусть и на короткое время, вы все же потеряли. В Нангархаре моджахеды тоже почти все улусы взяли.