По ту сторону холма
Шрифт:
Изредка среди пациентов появлялись молодые. Нарбутас смотрел на них издали с тайным удовлетворением. Но не подходил к ним. Он, который еще недавно не отделял себя от молодых, сейчас стеснялся их, как ребенок стесняется взрослых. Ибо он был убежден, что есть какая-то врожденная мудрость молодых, гораздо более глубокая и ценная, чем пресловутый опыт стариков.
Он делал исключение только для врачей. Он считал, что у медиков нет возраста, как нет у них и пола.
Но больше всего он скорбел сейчас не о минувшей молодости, а о пролетевших средних годах, наполненных спокойной силой и таких долгих, что казалось – они
Несмотря на усердное лечение, кузнецу казалось, что ему становится все хуже. В руках, на вид еще таких сильных, появилось какое-то странное томление. То же и в ногах. Посреди ночи он вдруг просыпался и тревожно прислушивался к биению сердца. Начиналась одышка. «Это у меня от страха», – старался он утешить себя. Он распахивал окно и садился на подоконник. Бесконечный океан воздуха омывал Нарбутаса, а ему удавалось зачерпнуть из него только крошечные глоточки. В полузабытьи чудилось кузнецу, что он лежит на берегу реки и не может дотянуться до воды иссохшими от жажды губами.
Кое-как досиживал он до утра и бежал в поликлинику. В ожидании врача он примыкал к небольшой компании, где всегда кипел возбужденный разговор. То были, как и он, неутомимые пациенты поликлиники, ее, так сказать, гвардия, старые волки инфарктов и инсультов, гроза врачей и медсестер. Они вечно судачили о своих болезнях, о причудах врачей, о новых чудодейственных лекарствах.
Нарбутас почти и не слушал их. Он нетерпеливо дожидался удобного момента, чтобы врезаться в разговор. С недавнего времени он вообще предпочитал говорить, а не слушать. Он считал, что он уже достаточно наслушался за свою долгую жизнь. И он говорил, говорил длинно, торопливо, точно боясь, что остатка жизни ему не хватит, чтобы рассказать все, что ему хотелось.
Так в кузнеца вползла старость исподволь, подло, и он не замечал, что уходит все дальше от прежнего Анта-наса Нарбутаса. Все ему теперь быстро приедалось, все вокруг выцветало, становилось тусклым, скучным. Постепенно он начал остывать и к медицине. Изредка, по привычке, он заходил к доктору Бражюнасу и, невнимательно выслушав его советы, уходил. Такой аккуратный когда-то, чистюля, щеголь, он перестал следить за своей внешностью. Ему лень было переодеваться. Бессменный костюм его покрывался пятнами. Когда на одном башмаке порвался шнурок, Нарбутас заменил его веровоч-кой.
Однажды доктор Бражюнас мягко намекнул кузнецу, что надо бы почаще менять белье. После этого Нарбутас перестал ходить в поликлинику. Он окончательно охладел к медицине, которая оказалась не в силах вернуть ему молодость. Теперь он подолгу лежал на кровати и предавался воспоминаниям. Но работа памяти тоже утомляла его. Да и воображение уже не имело прежнего огня. Это были какие-то серые, полустертые видения… Он забывался в тревожном сне.
Как-то раз, когда Нарбутас вышел из дому, чтобы пойти в столовую, у самых ворот кто-то хлопнул его по плечу.
Кузнец оглянулся и увидел Сашу Копытова.
– Ага, попалась пташечка! – воскликнул молодой кузнец и торжествующе захохотал.
Впрочем, он тут же оборвал смех и с беспокойством оглядел Нарбутаса. Его поразила даже не столько неопрятность старого кузнеца, сколько то, что в лице его появилась какая-то неопределенность, расплывчатость,
– А где же твой фасонистый галстук? Где шляпа? Ой, Антанас, смотри, дамочкам перестанешь нравиться.
Нарбутас потянул носом. От Копытова пахнуло дымом, кисловатым духом металла и еще чем-то непередаваемым, что составляет запах кузни. Нарбутас с бессознательным удовольствием вдохнул его.
– Ну как ты? – вяло проговорил он, просто чтобы сказать что-нибудь.
– Да вот на второй курс перевалил, – сказал Копытов.
Он принялся рассказывать о своей работе. Он хотел раззадорить Нарбутаса, выманить его из этого состояния странного равнодушия. Когда-то старый кузнец сам уговаривал его поступить на заочный факультет политехникума и всегда горячо интересовался его учебой. Но сейчас, о чем бы ни рассказывал Копытов, Нарбутас безразлично молчал, механически кивая головой. Один раз только он вроде слегка оживился, когда Саша заговорил о министре:
– На днях он опять заявился к нам. Вообще, знаешь, оказался ничего парнем. Простецкий такой и здорово, видать, знает дело. А главное, прижал строителей. В общем, новые цеха уже под крышу вытягиваются, ты не узнал бы. Так он заглянул и к нам, в кузню и, что ты думаешь, вспомнил о тебе, чтобы меня разорвало! Спрашивает: «А где ж у вас был тут такой пожилой мальчик, который брался вручную делать турбинную лопатку?» Слышишь?
Копытов толкнул Нарбутаса в бок и захохотал.
– Пожилой мальчик… – повторил Нарбутас и с неприязнью посмотрел на Копытова. – Да… В молодости мы не соображаем, что через некоторое время постареем…
Копытов удивился:
– Через некоторое?
– Да… И довольно короткое.
Копытов почесал в затылке. Черт его знает, как оторвать старика от этих нудных думок!… Копытов заговорил о спорте. Он смачно расписывал недавнюю встречу заводских баскетболистов со спортсменами Теплоцентрали:
– Первый тайм – полный порядок: двадцать семь на семнадцать! Мирово? Мирово! А после перерыва? Полная перемена декораций! Теплоцентральщики заграбастали мяч и дуют раз за разом в нашу корзину. Представляешь? А у наших мазил полный переполох: передачи неточные, мячи теряют – словом, дело дрянь… Что тебе сказать, Антанас, теплоцентральщики вклеили нам девяносто один на пятьдесят. Ребята прямо выли с досады. Спросишь: почему так получилось? Тренер – Дерьмо! Знаешь, этот костлявый Ванайтис из «Спартака», Ребята прямо говорят: «Готовил бы нас, как прежде, Нарбутас, так разве мы влипли бы в последнюю шестерку?» Слышишь? В общем, учти, Антанас, это – дело нешуточное: если ты нам не поможешь, так мы с этим скелетом Ванайтисом вконец погорим и, наверно, останемся совсем без места.
Нарбутас пожал плечами и пробормотал;
– Ну и оставайтесь…
Некоторое время они шли молча. Потом Копытов снова заговорил. На этот раз он повел речь о кузне. Он пытался пробудить в Антанасе профессиональную гордость… Он даже намеренно оскорблял его:
– Тебе уж за нами не угнаться. Куда там! Посмотрел бы, как Стефан дает жизни. О нас я уже не говорю, с других заводов приходят люди, с комбината Эйдука-вичюса, с «Эльфы», экскурсии прут прямо как на выставку. Да что там, из других городов приезжают! – самоотверженно врал Копытов.