По ту сторону листа
Шрифт:
Олегу стало неуютно.
– Смотреть, как люди умирают?
– Нет. Вы уже в возрасте, а как подросток. Задеть пытаетесь. Я же не убиваю никого, – выпалила она и осеклась. И снова затравленный взгляд. С минуту она молчала. Олег не перебивал. Поднялся и закипятил чайник.
– Мы переводим. Ничего аморального в этом нет. К тому же, у нас только плановые. Вот вы. Я когда к вам ехала, мне так стыдно было опаздывать. Думала, раз вы такой молодой, ну не то, чтобы молодой. Не знаю, как сказать, – она покраснела. – Думала, вы, может, от болезни
– Так вы же эти карты делаете, – не выдержал Олег.
– Не мы! Не мы! – закричала она, но быстро успокоилась. – То есть, мы, конечно. В договоре пункт со звездочкой был. А шеф вымотанный был. Да и не читает уже без очков. Возраст. А там буквы мелкие – не заметил. Скотство это. Но теперь он обязан предоставлять данные. Думаете, ему это очень нравится? Это бесчеловечно!
– Вы… видели его?
– Шефа? Нет. Никто не видел. Его чувствуешь. Увидеть его можно только однажды. Да и то – теперь не всем. И говорит он скорее внутри головы… Вроде телепатии. У вас поесть нечего?
Олег нарезал бутербродов, достал яблоки и старые конфеты. В голове шумело от водки, и готовить совсем не хотелось.
Аля набросилась на еду, словно три дня не ела. А может, от водки аппетит проснулся.
– Как это будет? – спросил он, когда Аля закончила и откинулась на спинку дивана.
Девушка покраснела, а потом снова разревелась.
– Аля, перестаньте, пожалуйста. Выпейте лучше. Все ж хорошо.
Девушка замотала головой, но протянутую рюмку взяла. Олег заранее протянул ей воды.
– Как?
Аля поднялась и принесла из коридора свою папку. На стол лег исписанный лист пергамента. Текст был на латыни.
– Это надо подписать.
– И все?
– И все.
– Хм. А если… кто-то вообще соглашается?
Аля кивнула.
– Когда болеют, соглашаются. Это цивилизованный вариант. Для отчетности. Бюрократии привычней с бумажками. Есть запасной.
Она достала маленький пузырек, заткнутый пробкой, и протянула Олегу. Внутри горел бело-голубой светляк.
– Просто открываешь его, и душа сама туда… всасывается. Этот уже полный. Но это…
– Это душа?
Аля кивнула. Олег завороженно разглядывал пульсирующее нечто внутри склянки.
– Понятно. Ну что, – он вернул пузырек Але и грустно улыбнулся. – Давайте ручку.
Аля повернулась к окну и отодвинула штору. За окном было совсем темно, сыпали крупные снежинки.
– Я все равно опоздала. Давайте завтра? Не хочу сегодня опять на холод.
Она не поворачивалась, словно боялась посмотреть на Олега.
– А вас не накажут?
– Нет, – она обернулась. – За это – нет.
Олег вопросительно посмотрел на нее.
– Давайте ужинать!
Аля суетилась между холодильником плитой и мойкой, громыхая посудой, плеская водой, и то и дело отстраняла рвавшегося помочь хозяина. За ужином они допили водку и перешли на «ты».
– А ты мне нравишься. Ты добрый.
– Ты уже говорила.
– Я рада, что именно с тобой все… так. А есть еще? – Аля показала на пустую бутылку.
– Вино есть.
«И правда ведь, было же вино. А я ее водкой… Черт».
Аля кивнула.
Девушка порядком захмелела. Из Олега выпитое вышибло дурацкие мысли, и миловидная Аля стала совсем привлекательной. Нужно было идти спать.
– Посиди со мной. Пока я не засну.
Олег выключил свет, придвинул к постели кресло и откинулся, прикрыв глаза. Девушка взяла его руку и легла на нее щекой. Она снова плакала, и Олег открыл глаза. Было темно и разглядеть что-то кроме расплывающегося мутно-белого пятна лица было нельзя.
– Я ведь такого натворила… Даже не знаю теперь.
– Ты же сказал, это не страшно.
– Это? Ты – нет, с тобой ерунда. В Н. Когда прилетела туда – все дороги занесло, а ехать надо было в какую-то глухомань. Часа два от города. Там и не жил уже никто, кроме абонента. Машина застряла на подъезде. Пришлось топать километра полтора по сугробам. В моем-то наряде, представляешь? Но ждать, пока водитель откопается – нельзя. Я же опоздаю… Вообще, у нас же все по минутам. А тут…
Ладонь Олега была вся мокрая и теплая от слез. Соль пощипывала растрескавшуюся кожу. Хотелось почесаться.
– Глушь. Лес. Поле. Потом деревня началась – дома все пустые, кособокие, черные. Кое-где снегом под самые крыши занесены. Курганы. Один только дымит. Я туда. Открывает старик. Седой весь, борода до пояса. Настоящий домовой. Он из деревни за всю жизнь, наверное, никуда и не выбирался, и про все это наше министерство знать не знает. Я еще хуже, наверное, чем у тебя на пороге выглядела. Ну, он улыбается – еще, мол, одна гостья. Тянет меня в дом, а там за столом еще мужик один. Помоложе. Как ты, наверное. Ну, вот. Дед меня к печи сажает, чаем с вареньем поит. Ну, и начинает расспрашивать. Я объяснила, чего и как. Акт на стол выкладываю, а он как с цепи сорвался.
– Смерть, значит… А не буду я ничего подписывать! Мы грамоте не обучены! Марш отседова, ссыкуха!
– И начинает меня выпихивать. Ну, я склянку достала кое-как, и все. А второй, как увидел, что я деда все-таки забрала, вскочил из-за стола и на меня идет. И как-то само, понимаешь? У меня с собой был твой пузырек… заранее взяла, чтоб не заезжать, а сразу сюда…
Аля уткнулась в его ладонь, и всхлипывала.
– Ты его убила.
– А что делать-то было? Глаза бешеные. А я… посмотри на меня – вон какая мелкая. И не убежишь по снегу же. До водителя километр.