По ту сторону рассвета
Шрифт:
«Врешь, гадюка. Аванир тебе не пробить».
— Итак, кто ты?
…Словно холодный ветер срывал кожу и мясо с костей — это была смерть при жизни. Он сейчас не мог ответить, даже если бы и захотел — не повиновался голос, не слушался ни один мускул, казалось, остановилось сердце. Он на какое-то время даже перестал ощущать боль, из всех чувств сохранилось одно: бесконечное смятение, переходящее в ужас — до безумия, до полной потери власти над собой…
…Закоченевшие пальцы скользили, разжимались и он падал, падал среди ледяного крошева, ударяясь о стылые, иссиня-зеленые стены ледовой трещины, у которой не было дна… Единственной опорой был взгляд, единственной надеждой и спасением — сказать правду, даже не сказать — открыться, впустить эти глаза в себя, позволить им найти то, что они хотят…
Но где-то глубоко внутри оставался еще островок тепла, и он обратился к нему напоследок, в надежде обрести — нет, не спасение, но мужество и достоинство перед лицом неизбежного…
Тинувиэль.
Ее взгляд, ее смех, ее голос… Прости, vanimelde, я не сумел — но я, по крайней мере, пытался… Выходит, все, что осталось — это память… А ее у меня не отнять, даже Саурону…
— Зря, — спокойно сказал Саурон. Его пальцы разжались, миг — и Берен понял, что свободен… — Будет хуже, человек.
Горец сипло засмеялся. Хуже всего — пройдя через боль, умереть несчастным обманутым предателем. Как Горлим или этот бедняга-лекарь.
— От тебя не требуется говорить. Никто не скажет, что ты предал Финарато. Ведь над мыслями своими человек не властен, особенно в миг страданий. Просто — открой свой разум. Впусти меня.
— Моя голова, кого хочу, того и пускаю. Попрошайничай у Моргота.
Саурон подал знак — палач крутанул ворот. В мире перестало существовать все, кроме холодных серых глаз врага и вывернутых рук, готовых выскочить из суставов в любой момент.
— Болтай, болтай. Рано или поздно скажешь то, что нужно. Итак, кто… эти… эльфы… Зачем… вы шли… на север…
Тинувиэль, — подумал Берен. Мысль о ней рождала искру тепла и света в остывшей груди. Лютиэн Тинувиэль… Такая мягкая трава…
— Вы… шли… на север?!
Хруст… Крик, раздавленный о стиснутые зубы. Холодный пот по всему телу.
«Тинувиэль!!!»
Солнечный зайчик… Лавина черных волос над ним — как шатер… Ее лицо смеется, глаза смеются… Солнце пробивается сквозь волосы как сквозь ветви, но лицо в тени… Смеясь, она отбрасывает волосы за спину и открывается солнцу вся…
Хруст! — слишком больно для таких воспоминаний; легче ненавидеть…
Прошло время. Только демоны боли, да еще Гортхаур знали — сколько… Берен очнулся на полу.
Саурон сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Каким нужно быть дураком, спросил себя Берен, чтобы и дальше раздражать его? Таким как я.
— Ну, что присел, ублюдок? — просипел он. — Замучился меня пытать?
Саурон какое-то время оставался все так же невозмутим, а потом встал и подошел к человеку, глядя сверху вниз, как на коровью лепешку.
— Смелости у тебя больше, чем ума — в этом ты истинный беоринг. Сейчас я тебя кое-кому покажу… Думаю, он по достоинству оценит твои шутки. Вы с ним на одном уровне.
Он отдал вполголоса распоряжение — стражник побежал куда-то. Потянулись минуты ожидания. Стражник вернулся, а следом за ним дверной проем загромоздила жуткая фигура: огромный орк с лапами едва ли не до земли, большими желтыми глазами и продавленным носом.
Увидев Саурона, орк отвесил почтительный поклон. Заметив Берена, растекся в широченной усмешке, словно увидел старого друга, которого давно считал погибшим.
— Ну, здравствуй, сукин сын! — почти что нежно воскликнул он. — Попался, сукин сын!
— Так ты знаешь его, Болдог?
— Я его знаю как гвоздь в сапоге, Повелитель, как занозу в заднице. Это Берен, мать его так, сын Барахира. Ты себе не представляешь, Беоринг, как я мечтал тебя увидеть. Именно здесь. И именно в такой позе.
— Только не обмочись на радостях, я тебя прошу.
— Ты за меня не волнуйся, я уже большой, — Болдог щелкнул пальцами, подручный палача подал ему кружку.
— Болдог, ты точно опознал его?
— Сомнений нет. Вот особые приметы. Смотри, айан-таэро, — он с размаху пнул Берена под вздох носком сапога и, когда тот сложился вдвое, пригнул его за волосы к самому полу. — Его спина. Работа тех придурков в Сарнадуине. А вот ожог на груди, в форме подковы. «Подкова на счастье», как эти недоумки сказали. Они все очень хорошо запомнили — такое вовек не забудешь. Только двоим удалось бежать от лесных духов, и один потом спятил. Этих доказательств хватит?
— Вполне.
Болдог подтянул и закрепил веревку, заставив пленника встать.
— Ну, как тебе у нас в гостях, на Волчьем Острове? Хорошо угощают? Пивка хочешь?
Берен изловчился и плюнул в кружку. Орк зажал ему нос, запрокинул голову и сунул кружку в зубы, заставляя пить. Палач, подручный и двое стражников следили с заметным сожалением: на это пиво у них были свои виды.
— Можно ли спросить, Повелитель: как его взяли? — спросил Болдог, покончив с забавой.
— О, это было весело. Я увиделдюжину орков, идущих на север. Странные какие-то орки. Не мои, одна из кочевнических банд. Но почему так нагло, без доклада? Приказываю — привести. Ранкар Тэврах со своим отрядом приводит: точно, кочевники. Двое выдают себя за разведчиков из твоей команды. Расспрашиваю их и чувствую — что-то не так. Бросаю заклятие — и вижу, что тут не дюжина орков, а одиннадцать эльфов и человек. Один из этих эльфов оказался — кем бы ты думал? — Финродом Фелагундом, и не скажу, что мне было легко с ним справиться.