По ту сторону рассвета
Шрифт:
— Твою доблесть никто не оспаривает, — сказал Фритур. — Но князь не может поступать как поступаешь ты сейчас! Не может предать целый народ из-за клятвы, данной одному эльфу!
— Но разве ты плохо расслышал меня, Фритур? Я не князь больше. Князь погиб в подвале Тол-и-Нгаурхот, зарыт в одной могиле со своим Королем. Вот цепь, которую Мар-Фрекарт снял с шеи последнего князя, Бреголаса, которую я вернул, сломав хребет предателю — я снимаю ее. Считайте князя погибшим и избирайте нового, по Правде Беора!
— Берен, — Маглору никто не давал слова, но никто не посмел прервать его, когда он заговорил. — Ты страшно ошибаешься. Мы четверо успели уже полюбить тебя, а теперь, когда тебе удалось то, о чем мы даже и не мечтали, мы почитаем тебя как никого из смертных, как мало кого из эльдар. Никому и никогда Маэдрос не предложил бы того, что тебе. Пусть знает весь народ Беора, старейшины которого собрались здесь — я приехал, чтобы предложить тебе, союзнику, Сильмарилл, когда мы возьмем Ангбанд!
Изумленное «Ах!» и «Эла!» из множества глоток наполнило двор после его слов. Мало кто расслышал тихие слова Берена:
— Мне уже предлагали Сильмарилл…
Маглор подождал, пока шум утихнет, поднял руку и продолжил:
— Это слишком большой дар, чтобы ты мог отвергнуть его так просто. Подумай еще немного, не позволяй своим чувствам решать за себя — поверь, такие решения дорого обходятся. Поверь хотя бы Финроду, если не нам. Подумай, даже если каким-то чудом ты осуществишь свое намерение — наша вражда перейдет и на тебя, и на Тингола, и на детей твоих. Я не хочу этого, не хочет Маэдрос и близнецы — но трое средних жаждут твоей крови, и мы уже не сможем защищать тебя больше. Даже сейчас, после того как ты всего лишь объявил о своем намерении — я не смогу защищать тебя, если они прискачут сюда за твоей головой. Пока еще не поздно, пока еще я смогу промолчать о том, что слышал.
— Да чего тут думать! — раздались крики. — Да славится вовеки великодушие лорда Маэдроса! Ярн, не будь дураком, не плюй в колодец!
— Благодарю за твое великодушие, лорд Маглор, — Берен поклонился без всякой насмешки. — Но есть слова, которые вырастают слишком большими, чтобы можно было загнать их обратно в рот. Я не понимаю, как вы можете отдать мне Сильмарилл, коль скоро поклялись именем Единого. И я дал свой обет — не тебе, лорд Маглор, а Тому, Кто больше тебя.
— О, что ты наделал… — Маглор опустил голову и его выдох был безмолвным рыданием. — Прости меня, Берен.
Берен невесело засмеялся, ибо что еще остается делать, когда убийца просит у жертвы прощения вперед?
«Но прежде вам придется прогуляться за мной до Ангбанда».
Маглор сошел с крыльца, ни на кого не глядя, принял повод коня из рук своего оруженосца и вскочил в седло, не скрещивая взглядов ни с кем из сотен людей, провожающих его глазами.
— Это все, — прохрипел Гортон. — Упрямец, глупец — теперь они вернутся за твоей головой!
— Они не посмеют, если только лорд Берен заручится поддержкой короля Ородрета и Государя Фингона! — возразил Брегор. — Очнись же, ярн — нет у тебя другого пути!
— Есть, — громко и спокойно сказал Берен.
Собрание взорвалось криком. «Безумие! Предательство! Фэйр!» — неслось отовсюду. Кровью Барахира и молоком Эмельдир заклинали его догнать Маглора и принести ему извинение, пойти на мировую — либо же скакать к Ородрету и просить защиты. Берен взял медный прут и несколько раз хлобыстнул по набату — так, что у самого в ушах звенело после того как медь умолкла.
— Или вы еще не поняли, что я сказал? — спросил он. — Тут есть кто-нибудь, кто подведет мне коня?
— Радруин! — крикнул своему оруженосцу Роуэн, отняв руки от лица. — Подведи коня этому безумному и принеси с конюшни соли.
При упоминании о соли Берен вздрогнул. Он знал, что это означает. Радруин тоже знал, и поэтому замер в недоумении, глядя то на одного, то на другого.
— Иди, — кивнул Берен. — Доставь, что мы просим.
«Он думает, что я испугаюсь одной угрозы — и останусь с ними. Но ему придется пойти до конца. О, как же мне больно. Как же больно было Финроду…»
Радруин появился, одной рукой держа поводья эльфийского коня, другой — комкая тряпицу с завернутой солью. Берен взял у него и то и другое, ткнул соль в руки Роуэну.
— Делай что собирался.
— Берен, — тот сглотнул комок, в глазах у него стояли слезы. — Умоляю тебя, заклинаю всем, что для нас свято — подумай не только о себе. Финрод — покойник, а ты правишь живыми. Догони Феаноринга, чтобы взять все свои слова обратно, и правь нами как князь. Ты же знаешь цену крови — ужели наша ничего не стоит?
— Потому я и ухожу, Роуэн — если Феаноринги будут искать крови, то лишь моей.
— Ты не сможешь вернуться. Я прокляну тебя, если ты уйдешь. Не поступай так с нами.
— Делай что собираешься, Роуэн. Я ухожу во исполнение Древней Надежды. Угроза твоего проклятия ранит мое сердце, но ты меня знаешь: чтобы остановить, мало меня ранить: нужно убить.
Он обнял Роуэна и вскочил в седло.
— Так будь же ты проклят! — Роуэн разорвал тряпицу и бросил соль на то место, где Берен стоял только что. — Да не вырастет трава там, где ты стоял!
Слезы прокатились по его лицу и нырнули в бороду.
— Прощай, — сказал Берен и, развернув коня к воротам, послал его в галоп.
Он скакал до вечера, и уже затемно добрался туда, куда держал путь.
Замок Даллан почти не был разрушен — Берен подумал и об этом, когда дарил его Гили: ведь пятнадцатилетний парнишка не мог бы восстановить руины. Только некоторые пристройки были разобраны сверху — оркам требовались тесаные камни для метательных машин.
Берен спешился и несколько раз сильно стукнул в ворота. Прошло довольно много времени прежде чем в щелях промелькнул огонек свечи и девичий голосок спросил: