По ту сторону рифта
Шрифт:
– Ну рассказывай, – говорю я.
Он бросает раздраженный, даже рассерженный взгляд.
– И вы туда же?
– В смысле?
– Куда и остальные. На предыдущих сборках. Шимп может просто впрыскивать информацию, но им все время надо говорить.
Черт, да у него же подключен адаптер. Он в сети. Я выдавливаю улыбку.
– Это всего лишь… культурная традиция, наверное. Чем больше мы разговариваем, тем легче нам… восстановить контакт. После такой долгой отключки.
– Но это ведь так медленно, – сетует Дикс. Он не знает. Почему он не знает?
– У нас еще половина светового года впереди, – поясняю я. – Есть причины для спешки?
У него дергается уголок
– Фоны [2] высланы согласно графику. – Как по заказу, в баке вспыхивает рой фиолетовых искорок – за пять триллионов километров от нас. – Пока в основном поглощают пыль, но подвернулась и парочка крупных астероидов – фабрики начали работу с опережением. Уже экструдировали исходные компоненты. А потом Шимп зафиксировал сдвиги в излучении звезды – в основном в инфракрасной части спектра, но с заходом в видимую.
2
Имеются в виду т. н. машины фон Неймана – класс машин, способных к самовоспроизведению. Применительно к освоению космоса обычно говорят о «зондах фон Неймана». – Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.
Бак подмигивает нам: теперь карлик подается в замедленной съемке.
И точно, он мерцает.
– Сигнал упорядоченный, я так понимаю.
Дикс слегка наклоняет голову вбок – даже и кивком не назовешь.
– Отобразить график временного ряда.
Я так и не изжила привычки слегка повышать голос, обращаясь к Шимпу. ИИ покорно (покорно – вот умора-то) убирает космопанораму и заменяет ее на последовательность точек.
……………………………
– Последовательность повторяется, – сообщает Дикс. – Сами импульсы не меняются, но промежутки между ними логлинейно возрастают, циклически повторяясь каждые 92,5 корсекунды [3] . Каждый цикл начинается на частоте 13,2 импульса в корсекунду, затем она постепенно снижается.
3
Корригированная (скорректированная) секунда. Необходимость корректировки возникает из-за того, что «Эриофора» движется на скорости, составляющей примерно одну пятую от скорости света.
– А он точно не естественного происхождения? Может, в центре звезды пульсирует маленькая черная дыра?
Дикс качает головой – во всяком случае, жест похож: его подбородок по диагонали опускается, что неким образом символизирует отрицание.
– Но при этом сигнал слишком примитивен, чтобы содержать существенную информацию. На речь как таковую не тянет. Тут скорее… крик, что ли.
Он отчасти прав. Информации, может, и немного, но достаточно. Мы здесь. Мы умные. У нас хватает мощи, чтобы к целой звездище прикрутить световой регулятор.
Может, не такое уж и хорошее это место для сборки.
Я поджимаю губы.
– То есть Солнце приветствует нас. Ты это хочешь сказать?
– Вероятно. Приветствует кого-то. Но для Розеттского сигнала [4] этот чересчур прост. Это не архив, самоизвлечения не происходит. Не Бонферрони, не Фибоначчи [5] , не пи. Даже не таблица умножения. Перевод строить не на чем.
И все-таки за сигналом стоит разум.
4
По аналогии со
5
Подразумеваются неравенства Бонферрони и числа Фибоначчи, важные элементы математической науки. Последовательность Фибоначчи тесно связана с понятием «золотого сечения».
– Нужно больше информации, – заявляет Дикс, показывая себя блестящим знатоком очевидностей.
Я киваю.
– Фоны.
– Э-э-э, а что с ними?
– Выстроим их в систему. Из кучки слабых глаз соорудим один зоркий. Так будет быстрей, чем налаживать обсерваторию отсюда или переоборудовать какую-нибудь из фабрик на месте.
Его глаза округляются. Какое-то мгновение он кажется испуганным, непонятно с чего. Но мгновение проходит, и Дикс снова дергает головой.
– Но ведь мы слишком много ресурсов отнимаем у сборки, верно?
– Верно, – соглашается Шимп. Я сдерживаю смешок.
– Если тебя так волнуют сроки сдачи, Шимп, то прими в расчет, какой потенциальный риск представляет разум, способный контролировать мощность излучения целой звезды.
– Не могу, – признается он. – У меня недостаточно информации.
– У тебя вообще нет информации. О сущности, которой теоретически по силам зарубить всю нашу миссию на корню, если она пожелает. Так что, думаю, нам стоит хоть что-то разузнать.
– Хорошо. Фонам назначены новые задачи.
На ближайшей перемычке высвечивается подтверждение, и в пустоту уносятся инструкции со сложной последовательностью танцевальных па. Через шесть месяцев сотня самовоспроизводящихся роботов плавно выстроится в импровизированную наблюдательную решетку; возможно, спустя еще четыре у нас найдется что обсудить и помимо вакуума.
Дикс таращится на меня с таким видом, словно я прочла магическое заклинание.
– Может, он и управляет кораблем, – поясняю я, – но вообще-то туп как пробка. Иногда приходится буквально разжевывать.
Дикс выглядит слегка оскорбленным, но удивления скрыть не может. Он этого не знал. Не знал.
Черт, да кто занимался им все это время? Кто за это в ответе?
Не я.
– Поднимите меня через десять месяцев, – говорю я. – Я опять на боковую.
Как будто и не уходила. Забираюсь на мостик – а Дикс стоит на прежнем месте, всматривается в экран. DHF428, распухший красный шар, заполняет весь тактобак, обращая лицо моего сына в дьявольскую маску.
Дикс едва удостаивает меня взглядом. Глаза у него круглые, пальцы дергаются, словно под током.
– Фоны его не видят.
Я еще слегка заторможена после разморозки.
– Чего не в…
– Сигнал!
В его голосе слышится паника. Дикс качается взад-вперед, переминаясь с ноги на ногу.
– Показывай.
Обзорное поле делится пополам. Теперь передо мной горят два идентичных карлика, каждый примерно вдвое больше моего кулака. Слева – вид с «Эри»: DHF428 светит с перебоями, как и раньше – как, по идее, светила все минувшие месяцы. Справа – составная картинка: интерферометрическая решетка, образованная множеством точно выстроенных фонов; с учетом параллакса и распределения в несколько слоев их рудиментарные глаза обеспечивают относительно высокое разрешение. Контраст с обеих сторон отрегулирован так, чтобы бесконечное мигание карлика комфортно воспринималось человеческим глазам.