По ту сторону синих гор
Шрифт:
Сейчас желание скрыть от Горда отсутствие у жены магии казалось откровенной глупостью и чистым эгоизмом, продиктованным собственнической натурой его звериной половины.
Узнай дильфар о печатях, блокирующих магии эринейки - и церемониться с Бьёрном бы не стал, тот час же забрал бы её в Карсхольм. Но стоило лишь допустить такую мысль, как всё нутро восставало против этого и Бьёрн себя не узнавал. Кровь била в голову, ярость волной поднималась к горлу, и с языка с рычанием готово было сорваться злое и жадное:
Заявись Горд днём раньше и Бьёрн послушал бы голос своего разума, отдал девушку и спокойно вздохнул. Но дильфар опоздал... К счастью или беде Бьёрн пока не знал.
Всё изменилось в тот миг, когда магичка, словно дикая кошка, спрыгнув с балкона на ступени крыльца, бросила вызов разъярённой и гудящей толпе,а потом спокойно взяла в руки хлыст и полезла в драку.
Сколько бы не прошло времени, Бьёрн будет помнить те ощущения, как будто переживал их раз за разом вновь. Дрожь в затылке. Озноб сковавший спину. Все волоски дыбом. Злость вперемешку с восхищением и...
Похоть.
Необъяснимая. Мгновенная. Пронзившая тело Бьёрна острым и жарким импульсом от пяток до самой макушки. Ни двинуться, ни вздохнуть. Только щуриться, сглатывать и коротко дышать, цепляясь пальцами в деревянные перила крыльца, жалобно трещащие от напора его нечеловеческой силы.
Что-то по щелчку переключилось в сознании. Бьёрн больше не слышал звуков, потерял способность реагировать на что-либо другое, кроме гибкого тела женщины, отчаянно атакующей кайгенов с упоительной грацией хищницы.
Безжалостная и дикая. Безумная в своём бесстрашии и от этого возбуждающая ещё сильнее. Так, что рот мгновенно заполнился слюной, а член встал колом и жарко пульсировал, пока Бьёрн алчно отслеживал каждый взмах её руки, поворот тела, прыжки и падения.
На миг он очнулся от угара и понял, если не остановить это безумие, то запах его лютого возбуждения почувствуют все собравшиеся вокруг эйтары. Такого позора с ним не случалось даже когда подростком подглядывал за купающимися в озере голыми девками.
И в этот момент накатила злость. На себя, на магичку, и на собственное тело, вышедшее из подчинения Бьёрна и внезапно зашившее своей жизнью.
Он ухватился за собственный гнев, как за спасительную веревку, затягивая ею удавку на собственном горле. Орал на эринейку так, что жилы на шее едва не лопались. Давил на неё своей аурой заставляя отступить, смириться, признать его абсолютную и доминирующую над ней власть, как признавали его неоспоримое право сильнейшего все, кто хоть раз смотрел в его глаза.
Тщетно.
Эринейке были неведомы установленные веками догмы, что манне нельзя злить кайгена,а тем более смотреть в миг ярости ему в глаза.
Она орала на Бьёрна в ответ, и голос
Бьёрн смотрел в разрумянившееся лицо жены и вдруг понял, если не заткнёт ей рот поцелуем и не сожрёт с её ядовитых губ все гадкие и резкие слова, которыми она его жалит, то просто тронется умом.
Тогда оэн был безудержно зол на Идена и Горда за вмешательство и испорченное удовольствие. Сейчас понимал, что их следует отблагодарить, потому что остановиться сам он просто бы не смог. Даже если бы жена его била, царапала и кусала.
Он ждал от неё агрессии, как предвкушают сладкий кусок пирога на десерт, чтобы съесть его весь до крошки, смакуя и растягивая удовольствие. И это было выше его понимания, выше всего, что он знал о себе до сих пор.
Пугало ли это Бьёрна? Похоже, что нет. Уже сейчас он твёрдо знал, что рано или поздно возьмёт у эринейки всё что пожелает, потому что долго и тщательно выслеживающий свою добычу зверь никогда не откажется попробовать, какая она на вкус.
Игра стоила свеч, Бьёрн не сомневался. Вдали от жены мысли упорядочились, страсти улеглись, и зверь послушно замирал, прислушиваясь к идущему из глубин сознания шёпоту кого-то такого же древнего, как сам мир от начала его сотворения: «Ты не пожалеешь. Дождись своего часа, и получишь то, о чём не мог и мечтать!»
Бьёрн никогда не мечтал ни о чём подобном. Прежние жёны наполняли его дом уютом и покоем, дарили сердцу тепло и тихую радость. Эта же сеяла в душе смуту, вытягивала на свет чувства и срасти, о существовании которых Бьёрн даже не подозревал. Они, как снежный буран, буйствовали, крушили и сметали всё на пути, не прося смирения, не обещая пощады.
Но после бури всегда приходит рассвет, когда свирепая стихия укладывается белым мягким покрывалом и сияет россыпью бриллиантов в лучах восходящего солнца. Когда хрустальная тишина дышит свободой, звенит серебряными колокольчиками, и эта мелодия переполняет сердце необъяснимым, непередаваемым чувством эйфории, ради которого и стоило переждать ненастье.
Бьёрн хотел дождаться именно такого рассвета, предчувствуя, что его жизнь после него больше никогда не будет прежней.
****
Меня разбудил не утренний свет, робко пробивающийся в комнату сквозь неплотно стянутые шторы, а тихий стук в дверь.
Удивлённо подняв голову, я огляделась по сторонам и поняла по пустующему рядом месту на кровати, что муж домой так и не вернулся, а я завалилась спать в чём была, завернувшись в кокон белых меховых покрывал, которые я вчера притащила сюда из кладовки.
Огонь в камине давно потух и от очага, казалось, веяло холодом, лишний раз напоминая мне о том,что я теперь не в состоянии даже просто согреть магией воздух вокруг себя.