По ту сторону снов
Шрифт:
– Вот что они сделали с нами, – сказала Бетаньева.
Слваста медленно двинулся к яме, где ужасная вонь оказалась еще сильнее. Бетаньева вручила ему яркую лампу, и он осветил темный провал. Тени стекли вниз по стенам ямы, словно они были жидкостью. Что-то зашевелилось на дне ямы. К нему повернулось лицо.
Слваста закричал и отшатнулся назад. Лампа вывалилась из его онемевших рук и упала в яму. А он сам ударился о каменную стену рядом с дверью и рухнул на пол.
– Нет! О нет!
Слезы потоком хлынули из глаз Слвасты, его тело содрогалось.
– Профессор, главный здесь, сказал мне, что институт не просто держит яйца паданцев для исследований. Они с самого начала держали здесь паданцев, – тихо сказала
Слваста посмотрел на нее непонимающим взглядом.
– Когда паданец умирает или его вскрывают для лабораторных исследований, морские пехотинцы привозят следующего, – продолжила девушка. – Профессор сказал, они мало занимаются яйцами, потому что у них нет инструментов для анализа, какие были у первых ученых с корабля Капитана Корнелия.
– Это он, – прохрипел Слваста.
Мысли причиняли ему безумную боль, они грозили выжечь его мозг. Слваста хотел сжаться до состояния зародыша, где-нибудь вдали от всей вселенной, и защитить себя таким сильным панцирем, чтобы никто – ни звук, ни мысль – не мог до него добраться. Запечатать себя и отгородиться от ужасного знания.
– Первый помощник, да, – сказала Бетаньева. – он привозил своих жертв сюда, Слваста. Он любил смотреть, когда их бросали в яму. Вот то, что мы сегодня разрушили, – вершина разложения, злоупотребления властью. Мы не ошибались, Слваста. Все зло, причиненное нами в процессе: смерти, разрушения, – все оправдано. Потому что такое надо было уничтожить. Теперь ты понимаешь?
– Это он, – крикнул ей Слваста. – Он!
– Слваста? – Мысли Бетаньевы охватило беспокойство. – Все в порядке, любовь моя. Мы уничтожим это. Масло сожжет…
– Заткнись к черту, – рявкнул Слваста.
Он поднялся на ноги. Его текин вырвал одну из ламп из кронштейна на стене, согнув железные прутья, удерживавшие ее. Товакар и Андрисия обменялись тревожными взглядами.
– Морпехи, которые спасли меня, сделали один выстрел. – Слваста безумно рассмеялся, разбрасывая слюну. – Я слышал только один выстрел. Почему же я не понял, что это значит? Дерьмо! Все было так очевидно. Правда ведь? Правда?
– Слваста? – простонала Бетаньева в смятении. – Пожалуйста, прошу тебя.
Он одарил ее дикой ухмылкой, а его текин направил лампу в воздух по дуге. Лампа спустилась в яму до половины высоты, прежде чем Слваста остановил ее и оставил висеть там. Затем он взглянул вниз и теперь рассмотрел все как следует.
Пол ямы был устелен костями. Человеческими костями. Кое-где на них все еще оставались клочья плоти. Повсюду лежали черепа. Расколотые. Среди гниющего слоя слизи, покрывающего каменный пол, встречались обрывки ткани – одежда жертв. Обувь. Кнопки и пряжки слабо мерцали в свете лампы. И посередине всего этого находился паданец. Он поднял голову, и на лице его появилось озадаченное умоляющее выражение, которое Слваста так хорошо помнил.
– Ингмар, – всхлипнул Слваста.
– Слваста! Слваста, помоги мне, – взмолился паданец.
– Ты не он, не Ингмар. Он был поглощен.
– Но я Ингмар. Это я, Слваста. Морские пехотинцы освободили меня, как и тебя. Смотри, я сниму свой панцирь перед тобой, мой друг. Ты узнаешь мои мысли? Узнай меня. Почувствуй меня. Вот моя сущность, моя душа. Ты же видишь, я говорю правду. Видишь, я настоящий. Ты мой друг, Слваста. Мой друг!
Слваста плакал, поднимая свой карабин.
– Нет! Я сижу тут в яме с тех самых пор, как мы были схвачены Квандой. Во тьме. В одиночестве. Они ужасно обращались со мной, Слваста. Они постоянно мучили меня. Моя душа разбита от того, что они сделали со мной. Пожалуйста, Слваста, прошу тебя.
– Ты знаешь меня, паданец? – прорычал Слваста своему мучителю. – Ты уверен?
– Конечно, знаю, Слваста. Мы выросли вместе. Ты же помнишь, как мы…
– Я помню свою жизнь, потому что я жил. Так скажи мне вот что. Ты помнишь, как я обещал выжечь вас из нашего мира? Ха! Помнишь, паданец?
– Слваста, умоляю…
– Ты должен помнить. Ты был там. Я сказал это из-за тебя. И в память о тебе я сдержу слово. Сейчас и всегда!
Слваста нажал на спусковой крючок карабина и удерживал его, пока нечеловеческую тварь на дне ямы не разорвало на части.
После свержения Капитана и его власти в каждый из районных советов столицы были назначены члены ячеек, чтобы ими управлять. Предыдущим выборным представителям дали отставку, а местным жителям пообещали новые открытые выборы. Во многих районах эта процедура оказалась неприменима; советники от «Гражданской зари» либо погибли, либо сбежали со своими семьями.
Амфитеатр Национального совета был забит сломанными столами с тех самых пор, как сюда вломилась толпа. Папки для бумаг валялись в беспорядке, многие полопались, и документы высыпались из них, устилая пол. Толпа, орудуя железными прутьями, отколола большие куски от ониксового трона первого спикера, а сам трон треснул. Сильными текинами восставшие выдернули статуи из ниш и бросили оземь. Статуи разбились на куски, попутно нанеся еще больший урон классическому декору палаты. На штукатурке осталось множество отверстий от пуль. Картины, сорванные со стен, горели в кострах, разожженных на площади, а на опустевших стенах красовались кое-как намалеванные лозунги.
Сидя на маленьком деревянном табурете рядом с разрушенным троном, с неусыпным Янрисом за спиной, Слваста чувствовал разочарование и ничего не мог с собой поделать. Кроме Янриса его также сопровождал Товакар – необходимая уступка: демократически избранному вождю не нужны телохранители, но оставалось много людей и организаций, по-прежнему преданных Капитану. Слвасте хотелось, чтобы первая сессия Временного Народного конгресса выглядела немного более достойно и авторитет новой власти укрепился благодаря формальности и серьезности собрания. Величие обстановки не было безусловно необходимым, однако сейчас палата выглядела так, будто ее разнесли неуправляемые подростки, обкурившиеся нарника. Тем не менее товарищи, возглавлявшие толпу на площади Первой Ночи, достигли своих целей. Национального совета больше не существовало; более половины членов совета сидели теперь запертыми в подвалах шерифского участка на Мерроудин-стрит. Некоторые советники бежали, других поймали при попытке бегства и подвергли немедленному суду толпы. Несколько тел все еще свисали, как жуткие фрукты, с деревьев вокруг площади.
Кулен руководил толпой, которой предстояло штурмовать Капитанский дворец. Операция прошла на удивление гладко – главным образом благодаря идеально расставленным снайперам из его ополчения, перебившим охрану. Теперь члены ячеек и ополченцы Кулена методично прочесывали дворец, очищая каждую комнату от мебели, одежды, безделушек, произведений искусства и изысканных вин и распределяя добычу среди толпы ликующих сторонников на бульваре Уолтона. Простой дешевый популизм. Гораздо важнее было то, что Кулен заключил под стражу Капитана и его семью (кроме Дионены, самой младшей из дочерей Капитана, ускользнувшей от революционеров), – это дало Слвасте огромный рычаг воздействия на правительственные учреждения, которые все еще сопротивлялись. Поскольку ущерб дворцу нанесли небольшой, революционеры могли бы провести заседание конгресса там, в одном из огромных нетронутых залов. Но Хавьер отсоветовал: «Мы должны полностью порвать со старым режимом; не надо пачкаться, связываясь со дворцом». Слваста полностью согласился с ним. У него все еще дрожала рука от воспоминаний об Исследовательском институте. Он хотел бы взорвать всю громаду дворцового комплекса, а дворцовые сады превратить в общественный парк, уничтожив последний след и символику власти Капитана. Но это может подождать. В данный момент они удерживали столицу, но не остальную часть Бьенвенидо.