По ту сторону тьмы
Шрифт:
«Мира, куда ты меня привела?»
«Туда, где нас не достанет этот гад, — возмущённо прошипела душа. — Парк Революции…»
Я открыла глаза и осмотрелась ещё раз. Вдалеке виднелась белоснежная статуя Радимира Освободителя на коне, возле которого суетились мальчишки в коричневой форме учеников. Кто-то из них бросил камень в сторону, и в небо взмыла стайка голубей. Воздух пьянил ароматами цветов, настолько сладкими, что на губах появился привкус, как будто ложку мёда облизала. Из летних кафе, растянувшимися полосатой лентой за деревьями, доносилась
Значит, парк Революции. Это час пешком от Алой улицы. Надолго же я выпала из реальности…
«Вот же сукин сын! Нет, ты представляешь?! Любовник нам помог! Я всегда говорила, что все мужики — сволочи! У них всего одна извилина, и та в виде члена!..»
«Мира!»
«Ну что Мира?! Что Мира?! Говорила, что нечего нам делать там! Он ведьмолов. А ты заладила: «Работа нужна, работа нужна». Как будто в городе мало работы?..»
Сделалось совсем горько и тоскливо. Работы-то предостаточно, но не для всех. Если ты женщина — это полбеды. Возьмут в прачечную простыни стирать или в галантерею продавщицей. Но если ты ведьморожденная, придётся повоевать за каждый кусок хлеба. В прямом смысле.
Глаза запекло от невыплаканных слёз. Проклятые условности! Можно быть сколько угодно хорошим человеком, но в мире, где магия — страшнейшее преступление, врождённые способности превращают в изгоя общества. Даже родная семья откажется. Потому что никому не нужен урод.
И этот жестокий закон я усвоила ещё в детстве.
В семье я росла чужим ребёнком. Долгое время не могла понять, почему мать так странно смотрит на меня. Не тепло, как на моих брата и сестру, а именно странно. Так, словно я была в чём-то виновата. Родители часто гуляли с другими детьми. Меня же сторонились. Иной раз, когда мне хотелось обнять кого-то из близких, они просто вставали и уходили из комнаты.
Когда мне исполнилось семь родители вовсе отказались от меня. Так я оказалась на воспитании у бабушки. Все говорили, как повезло, что меня так любят. Но, честное слово, лучше бы отказались вовсе, чем годы постоянных унижений. Иногда мне кажется, бабушка забрала к себе не из-за любви, а потому что хотела быть хорошей в глазах общества.
Ради этого меня даже отправили учиться в столичную академию. Ведь женщина со степенью по истории искусств — большая редкость. Среди аристократии академическое образование для женщин считается баловством. Достаточно того, что жена принесёт мужу неплохое приданное, а сама будет нянчиться с детьми или проводить время в салонах модисток или на званых вечерах.
После смерти бабушки многое изменилось. Конечно, она оставила мне кое-какое наследство, которое позволило не только не погибнуть от голода, но и уехать в столицу в поисках работы.
Как-то раз я написала родителям с просьбой помочь. Однако в ответном письме отец попросил больше никогда не писать, чтобы не позорить его. Как будто я виновата в том, кем родилась!
Воспоминания о тех временах отозвались холодом и противной слабостью в ногах. Так я окончательно лишилась дома и семьи.
Пришлось научиться скрывать свою истинную сущность и врать напропалую, чтобы заработать на завтрак. Поначалу мне удалось устроиться через бюро наёмных работников в обитель Мары-Справедливицы. За весьма скромное жалование и крышу над головой я мыла посуду и убиралась в обители. Однако шила в мешке не утаишь. То, что я — двоедушник стало известно очень скоро. Отношение ко мне изменилось, став более прохладным. Пока однажды со скандалом не выгнали на улицу.
И снова я вернулась в бюро наёмных работников. Видимо, там уже получили письмо из обители, о том, кто я. Иначе зачем посылать к ведьмолову, которому работник не нужен?
«Не реви!»
Голос Миры прозвучал звонко и как-то отчуждённо. Но он вернул меня в реальность. Я провела ладонью по щекам. Мокрые дорожки неприятно холодили кожу. Надо же, не заметила, как расплакалась.
«Не реви! Прорвёмся. У нас есть мы. И мы справимся!»
«Я устала. Я хочу покоя…» — обессиленно подумала я, озираясь по сторонам.
Всё казалось таким светлым, таким красочным… и таким чужим. Здесь я была никому не нужна. В сером порядком затасканном платье и шляпке, я как леший на карнавале. Вроде как никто внимания не обращает, но всё равно выглядит странно и нелепо.
Тоска болезненно укусила сердце.
«У тебя от голода голова не соображает», — за грудиной недовольно зашевелилась Душа.
— Ты права, — вслух произнесла я и тотчас спохватилась: вдруг кто-то услышит, как я разговариваю сама с собой? Однако изумрудная аллея рядом со мной пустовала.
Пошарила в сумочке в поисках кошелька. Тот печально звякнул серебряными десятинами, и на ладонь высыпались потускневшие монеты. Пять. Ровно пять десятин.
Вздохнула. На комнату в какой-нибудь ночлежке не хватит, а вот перекусить в булочной можно. И ещё даже назавтра останется.
«А по пути зайдем в гости к дядьке Славе. В библиотеку», — приободрилась Мира. — «Там определённо будет что почитать».
Я улыбнулась. У меня есть мы. И мы справимся.
На ровном белом листе аккуратным почерком чернели следующие строки:
«Уважаемый г-н Наагшур!
Сегодня в 10.30 утра по местному времени на берегу реки Миры, возле библиотеки им. Лучезара Победоносного, найдено ещё одно тело. Характер повреждений тот же, что и у трёх предыдущих. Связи между жертвами не обнаружено.
Старший сыщик, Кара Агосто»
Внизу стояла размашистая подпись и печать с гербом отдела по борьбе с ведьмовством.
Риваан бросил письмо на стол и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза.
Значит, дело забрали штатные ведьмоловы. Странно, что столичные служители закона не передали его сразу, как только стало известно о магическом следе на телах убиенных. Но ещё более странным казался сам способ — отделение души от тела посредством «Душителя». Подобным образом казнили ведьм после Великой Революции, когда ведьмовство объявили вне закона, а всех, кто имел к нему отношение, признали преступниками.