По ту сторону тьмы
Шрифт:
— Спи, — из глубины сна я услышала голос Души, ласковый и убаюкивающий. Тёплый серебристый кокон укрывал с головы до ног. — Я буду охранять тебя.
Глава 3. На берегу реки
Девица в прозрачном неглиже скользнула в дверь и неловко остановилась возле неё, шумно втянув горьковатый воздух. Пламя свечей вздрогнуло от прохладного сквозняка, и тени судорожно затрепыхались на стенах.
Сквозь сладковатый дурман лунного порошка пробивались едва уловимые нотки такого знакомого девичьего страха и неуверенности. Она явно была новенькая в доме развлечений мадам Дюпре — вон как нервно переплетаются тонюсенькие пальчики с вульгарно-красными ноготками. Интересно, что толкнуло ее на этот шаткий путь?
Он мысленно усмехнулся. Обычно подобные вопросы мало занимали его — не она первая, не она последняя, кто жаждет заработать лёгкие деньги. Но почему-то сейчас они казались такими естественными, правильными, что он невольно почувствовал интерес к юной проститутке.
Она выглядела нелепо в комнате с бордовыми шторами и фресками, изображающими все радости плотской любви. Вряд ли девчонка сама согласилась на эту грязную работенку. Скорее какой-нибудь папаша-забулдыга решил продать дочь, тем самым одновременно убив двух зайцев: избавившись от голодного рта в семействе и получив постоянный доход на очередное пойло.
— Подойди ближе. Не бойся.
Голос звучал вкрадчиво, мягко, подобно вежливой просьбе, а не приказу. Завороженная им, девушка шагнула в пятно света. Тоненькая и миниатюрная, с копной рыжих волос, струящихся по плечам, она напоминала одну из свечей, что наполняли комнату своим неровным светом. Медовые глаза подёрнулись пеленой дурмана, накрашенные губы приоткрылись, словно она хотела о чём-то спросить, но забыла. На бледных щеках играл пурпурный румянец — предвестник скорой смерти.
За окном собирались тучи, поднимался ветер, а сквозь стены пробивалась веселая музыка и хохот гостей борделя. Шум злил, раздражал въедливостью, как жужжание мухи на тихом берегу реки.
— Как зовут тебя?
Впрочем, какое ему дело, как её имени? Девица была лишь одной из многих. Одной из сотен, тысяч женщин, что беспечно промышляют телом, думая исключительно о выгоде.
— Азиза, господин, — сквозь туман вдруг пробилось нечто живое, похожее на нерешительность человека, замеревшего на краю пропасти. — Будет больно?
— Скажи, Азиза, давно ли ты здесь?
— Первый день, господин, — девица начала бледнеть, отчего румянец стал ещё более неестественно алым.
— Как попала сюда?
— Отец продал за долги.
Значит первая догадка оказалась правильной. Горе-папаша не смог ничего придумать лучше, как вытолкнуть свою дочь на панель. Хотелось рассмеяться — ничего не меняется в человеческой природе. Проходят столетия, а человек как жил в грязи, так и продолжает в ней копошится. На долю секунды стало жаль эту Азизу.
Впрочем, он пришел сюда за другим. Рубашка небрежно легла на подлокотник кресла, сверху — лента галстука. Он медленно подошёл к девице. Пальцы едва заметно прошлись по нежной шее и остановились на яремной впадине. Под кожей билась тоненькая жилка пульса. Как у перепуганной пташки попавшей под гипнотический взгляд змеи. Пришедшее на ум сравнение ему невероятно понравилось.
— Ложись на спину, ноги шире, — глухо произнёс он.
В голове шумел океан, заглушающий музыку, доносящуюся снизу. Здесь были только они вдвоём. Становилось невыносимо душно, настолько, что он даже невольно испугался, что задохнется. Лунный порошок царапал нервы, обстановка комнаты превратилась в грязно-красную мазню. Всё происходящее казалось сном. Тем самым упоительным сном, которого он так давно не знал. Сквозь сладостную пелену, охватившей его разум, донёсся девичий сдавленный крик, когда он резко вошёл в неё. Острые ноготки впились в плечи, Азиза подалась назад, пытаясь сбросить тело, вдавившее ее в кровать.
Пальцы запутались в длинных огненных волосах девицы, и он с силой дёрнул за них…
У неё тоже были рыжие волосы. Смешные непослушные кудряшки торчали из-под серенькой шляпки, когда ведьма поднималась по ступеням библиотеки…
Азиза что-то промычала, уткнувшись лицом в его влажное плечо, и он снова оттянул её голову. Девчонка зажмурилась, стараясь не смотреть ему в глаза, отрешившись от всего мира… Интересно, какие у неё глаза? Он совершенно не помнил их цвета, но взгляд… Этот взгляд царапал его изнутри, выворачивая душу наизнанку. Он казался знакомым, близким…
Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить её во всех чертах. Но они ускользали от него, точно отражение на речной глади. Ладонь привычным движением легла на шею…
Она — подобна ему. У них одинаковая природа, одинаковая суть. Но все же она другая…
Азиза захрипела и забилась в его объятиях. Перед его глазами поплыли багрово-красные пятна. Он глухо зарычал, чувствуя, как сладостный спазм сковывает тело. Девичьи руки безвольно соскользнули с его плеч. Он перекатился на спину и, тяжело дыша, уставился в потолок. В навалившейся тишине он слышал собственное дыхание, и оно казалось чужим и далёким.
Постепенно комната приобрела очертания. Шлюха не шевелилась, а в широко распахнутых золотистых глазах застыла смесь жалобного, почти детского непонимания и смертельного ужаса. Он резко поднялся и принялся одеваться, ругаясь себе под нос. Черног бы подрал эту несдержанность! В висках застучало, точно отбойным молотком, а в груди заклокотала обжигающая злость.
Он не планировал её убивать. Дочь судьи — вот кто должна была стать следующей жертвой во имя великой справедливости, а не какая-то грязная шлюха из элитного борделя…
Он внезапно остановился и повернулся в сторону кровати. Девушка лежала, раскинув руки, смятая, как и простыня под ней. Губы приоткрылись, будто в беззвучной, навеки застывшей молитве.
Он усмехнулся. Пальцы прикрыли безвольные веки, её лицо приобрело мягкое выражение сна. Что ж… Он сглупил, и это надо признать. Однако даже ошибки можно использовать во благо. И он знал, как.
Город сковало сонное оцепенение. Туман укрыл мостовые плащом, и жёлтый свет фонарей вдоль набережной казался таким плотным, что его можно было раскромсать ножом. Галька тихо шуршала под размеренными шагами, словно боялась потревожить покой улиц. Длинные резные тени протягивали свои кривые лапы, будто ожившее чудовище из древних преданий о Бездне. И как чудовищный змей, зажатый каменными тисками, чернела река, бугрила свою грязно-серую спину и недовольно рычала.