По ту сторону
Шрифт:
Жора погасил свет и прилёг на постель.
…Вова вернулся хмурый, Жора вскочил.
— Ну, что она?
Понимаешь, рычит: «Ти руссиш швайн, ти руссиш швайн, пошему молчать, собак? Где этить фаш Костя?» А потом — бац меня по лицу, сама трясётся, красная, как рак, слюной брызжет…
— А ты что сказал?
— Я сказал, что не знаю. Ушёл Костя куда-то вечером и пропал.
— Правильно.
— Правильно или неправильно, а, кажется, завтра будет нам баня…
Ребята притихли. Вове хотелось сейчас же сбегать к Павлову за советом. Но этого нельзя было делать. Павлов не
Утром приехали гестаповец с переводчиком. Первым допрашивали Вову. Он заявил, что Костя последнее время чуждался их, ходил скучный, а при встрече за завтраком и за обедом говорил, что сделает с собой что-нибудь, как та девочка, которая повесилась.
— Он последнее время, — выдумывал Вова, — делал так: пригонит скот и сам уйдёт куда-то. Мы уж спать ложились и часто не слышали, когда он приходил.
Из допроса Вова заключил, что гестаповец и переводчик не связывают побега пленных с исчезновением Кости. Такой ход дела успокаивал его. На вопрос, видел ли он вчера вечером своего товарища, Вова ответил утвердительно и добавил, что он и Жора работали допоздна и спать легли, не обратив внимания на отсутствие Кости.
Жора вошёл, приветствуя представителей власти шальным выкриком «Хайл фюрер!», вместо обычного «Хайль Гитлер!», и, не дожидаясь приглашения, уселся на стул, будто перед ним были не фашисты, а приятели. Гестаповец сухо ответил «Хайль», а переводчик улыбнулся и сказал по-русски:
— Молодец!.. Куда ушёл этот шалопай?
— Он, господин переводчик, и впрямь шалопай, — начал Жора. — Мы работали, устали, а, когда пришли спать, его уже не было. Подумали, что опять где-нибудь уединился. Он часто от нас уходил, всё сторонился нас.
— Говорил он с тобой о побеге? — спросил переводчик, надеясь на откровенность Жоры, которого принял за простоватого мальчугана.
— Что вы, господин переводчик! Он такой скрытный, всё делал тайно от нас, а последнее время только и твердил, что жить не хочет, что завидует той девчонке, которая повесилась, помните?
Шура и Люся отвечали на вопросы переводчика так, как было заранее условлено с Вовой. Одинаковые показания ребят облегчили дело. Допрос закончился для них без осложнений. Гестаповец и переводчик, захватив с собой Жору — он уже завоевал их доверие, — пошли на реку. Жора шёл впереди и про себя думал: «Я вас проведу, собаки». Он прошёл мимо вещей Кости, брошенных на берегу, будто не заметил, хотя сам клал их сюда. Переводчик и на самом деле не увидел их, но гестаповец вдруг остановился:
— Вас ист дас? [19]
Жора повернул назад. Гестаповец пренебрежительно пошевелил ногой пиджак, потом кепку Кости. Жора с растерянным и испуганным лицом сказал:
— Ой, это же кепка его.
— Чьи вещи? — спросил переводчик.
— Его, его, господин переводчик! Ах он, чёрт, да неужто он туда, в реку?.. Вы знаете, он у нас такой, плавал, как топор, у берега больше хлюпался…
Берега реки в этом месте были обрывистые и узкие. Вода точно кипела и с шумом неслась вдаль. Гестаповец обшарил карманы пиджака, вынул листок, оказавшийся обложкой от тетради. На обратной стороне было что-то написано. Гестаповец ткнул пальцем и попросил переводчика разобраться. Кепку и пиджак Кости забрали, как вещественное доказательство.
19
Что это значит? (нем.)
Вернувшись в имение, гестаповец и переводчик составили акт об утопленнике, дали всем расписаться и уехали.
Они легко поверили в самоубийство Кости. Видно, нередко, доведённые до отчаяния, невольники кончали самоубийством.
Шура успокоилась, но Люся не особенно верила в то, что гестаповцы больше их не потревожат. Она хорошо помнила историю с Аней и с замиранием сердца говорила:
— Эта ведьма будет драть с нас теперь три шкуры от злости. Помните, как она после смерти Ани гоняла нас? А теперь последние жилы вытянет.
Отважные
Павлов тихо стонал. Он был в жару и надолго терял сознание. А, приходя в себя, из-за острой боли не мог пошевелиться, чтобы взять оставленную Вовой пищу, спрятанную в этой же скирде.
Глубокой ночью, побывав в лесу, Вова возвратился в усадьбу расстроенный. Он мучительно думал над тем, как бы поскорее помочь Павлову. Жора ещё не спал.
В последнее время у него на теле стали появляться фурункулы. Сначала это были небольшие нарывы, и Жора не испытывал особенных мучений, но вот два дня тому назад на животе вскочил большой фурункул. Жора с трудом двигался, но работать должен был по-прежнему. К ночи у него так разболелись нарывы, что он ни на минуту не сомкнул глаз.
Друзья вместе думали, где достать лекарства для Павлова, и решили с утра поговорить с девочками. Но утром Вова неожиданно получил от Эльзы Карловны распоряжение собираться в город, где ему предстояло пробыть вместе с ней целую неделю.
«Кто теперь поможет Павлову? — беспокоился Вова. — Если и удастся достать лекарства, кто их отнесёт? Ни Шура, ни Люся не знают, где скрывается Павлов, а Жорка болен».
Он разыскал Люсю в саду и рассказал ей, в каком состоянии находится Павлов.
— Только стрептоцид и марганец могут спасти его от смерти, — озабоченно говорил Вова.
— Ладно, Вова. Я, может быть, найду что-нибудь у Эльзы Карловны.
— А кто понесёт?
— Я! — ответила Люся, пытливо глядя на Вову и робко добавила: — Ты расскажи, нарисуй мне план, как найти то место.
— Ночью всё равно тебе не найти, — вздохнул Вова.
— Найду! — решительно заявила Люся.
Они присели за кустом шиповника. Вова достал из кармана маленький листик бумаги и огрызок карандаша. Молча он вывел три квадратика, означавшие усадьбу Эльзы Карловны. Затем повел волнистую линию на север, вверх листа, и под резким углом повернул её на северо-запад. Потом начал, как бы пересекая линию, рисовать деревья. Люся смотрела на всю эту несложную, но малопонятную схему и старалась уяснить её себе.