По волчьему следу
Шрифт:
И не только…
Человек же отчаянно перебирал тех, кто мог бы дать ему силу. И понимал, что их нет. Что все-то, кого он видел когда-либо, не годятся.
Слабые.
Люди в принципе слабые. А потому задача усложняется. Человек прислонился лбом к дереву, успокаиваясь. Не хватало еще третий подряд приступ поймать.
Если рядом нет никого подходящего, то…
Взгляд снова уперся в тело.
Нужно пригласить.
Губы сами растянулись в улыбке. И он точно знал, как отправить
Глава 1 Охотники
«Придет серенький волчок и ухватит за бочок…»
Добрая детская колыбельная
Человек, сидевший напротив Бекшеева, не выглядел опасным. Напротив, был он невысок и пухловат, и всем обликом своим вызывал лишь недоумение. Как возможно, чтобы этот, потеющий растерянный мужичок, совершил нечто подобное.
Вот и Одинцов хмурится.
– Уверены? – ему неловко спрашивать.
Я хмыкаю.
– Послушай.
Комната, отделенная стеклом, кажется глухой. Но стоит активировать артефакт, и раздается тихий извиняющийся голос.
– …вы же понимаете, что они сами виноваты! Сами.
– Конечно, - вот чего у Бекшеева не отнять, так это выдержки. Я бы этому поганцу давно шею свернула. И потому держу руки за спиной, пусть даже отделяет меня от урода стекло.
Но стекло тонкое.
– Вот… я не виноват! Не виноват я… так получалось… - он отчаянно потеет, этот человечек, и спешит вытереть пот платком, который мнет в пальчиках.
Платок в них смотрится куда как органичнее чулка.
– В конце концов, я ведь приносил пользу обществу! – он хватается за эту спасительную мысль. – Истреблял разврат… какой пример они подавали?
– Ужасный, - Бекшеев снова соглашается.
А потом будет жаловаться, что ему тошно. И что голова опять болит. У меня же появится желание взять его за эту самую болящую голову и постучать по столу, чтобы у нее действительно повод болеть появился. И глядишь, до хозяина головы дошло бы, что не во всякую грязь соваться стоит.
Хотя… нет.
Не постучу.
Просто заварю травок, из тех, что прислала Отуля, вернее ныне уже княжна Аделаида Михайловна Сапожникова. И заставлю выпить.
А он выпьет. И настолько уставшим будет после этого разговора, что даже на горечь не пожалуется.
Да уж.
– …она на меня посмотрела. Понимаете? Никто никогда не смотрел на меня вот так. Мама моя, она была правильной женщиной…
– Очень властной, - тихо сказала я, хотя там нас не могли слышать. – Соседи говорят, что с нею было невозможно ужиться. Она всех стремилась подчинить.
Одинцов молчит.
По лицу его сложно понять, о чем он думает.
– …и женщина не должна так смотреть на мужчин! Она меня завлекала! А потом стала смеяться. Выговаривать… всякое. Непотребное. Я и разозлился.
Настолько, что задушил.
Нина Первязина, девятнадцать лет. Круглая сирота. Работала на ткацком комбинате, при котором ей выделили комнатушку в общежитии. Девушка веселая, скромностью и вправду не отличавшаяся. Любительница ночных прогулок, дружеских посиделок и вина.
Бутылку нашли рядом с телом.
– Очень разозлился…
– Вас можно понять, - у Бекшеева получилось это сказать даже с участием. Еще немного и сама поверю, что он сочувствует. А вот господин Петров, мещанин сорока семи лет отроду, он и вправду поверил. Закивал часто, так, что все подбородки затряслись. – Такой солидный серьезный мужчина. Любая приличная девушка была бы рада…
– Как он это выдерживает? – Одинцов отвернулся от стекла.
– С трудом. Но…
Заменить Бекшеева некем.
То есть, я могу попытаться. Но не получится. Не вот так, чтобы добровольно и искренне, чтобы под запись, которая ни у одного суда не оставит сомнений, что признание именно добровольное.
– Ты обещал найти кого, - напоминаю, раз уж их сиятельство соизволили заглянуть в нашу нору.
– Я ищу.
– Долго.
– А ты думаешь, так просто это, - он потер голову.
– Еще скажи, что нас закрыть хотят.
– Хотят, - не стал спорить Одинцов.
– Но…
– Не закроют. Их Императорское величество видят, насколько полезен такой вот отдел. Вы остановили семерых.
Восьмерых, если считать Лютика. Но считать не выйдет, потому что Лютика как бы не было. Никогда. И женщин пропавших. И всего остального. Был мелкий локальный конфликт с незаконной добычей альбита. А все остальное – государственная тайна.
Ибо если не тайна, то слишком многое придется объяснять.
Пухлый человечек в шерстяном костюме, шитом на заказ, продолжал говорить. О которой рассказывает? О третьей? Или четвертой? Или о той, о которой мы не знаем? Хотя вряд ли. Этот тела прятать не удосуживался, оставлял прямо там, где и убивал.
– Извини, я помню, что обещал людей. И желающих попасть в ваш отдел хватает.
– Так в чем дело?
– В том, что почти половина – чьи-то ставленники, которые попытаются перехватить власть. И вреда от них будет больше, чем пользы.
– А вторая?
– Еще часть хотят карьеру сделать, а значит, легко пойдут под чью-либо руку, если уже не пошли… да и карьера – это продвижение. Если умны, будут двигать вас. Если не особо – тоже. Есть те, кто ищет надбавок, званий, известности. Есть… много кого есть. Подходящих нет.