По воле Посейдона

— Я думал, мы избавились от него, когда оставили на берегу, — сказал Соклей. — Тем более что мы не увидели Алексидама в Таренте.

— И я тоже так думал, — ответил его двоюродный брат. — Завтра мы уходим отсюда. А до тех пор можно держать под рукой нескольких наших людей, на случай если негодяй опять что-нибудь придумает. Мы и так уже провели две ночи подряд в море, и не будь сегодняшняя для наших моряков последним шансом получить вино и женщин до отплытия в Элладу, я бы немедленно оставил порт.

— От кого я это слышу? — вопросил Соклей. —

От храбреца, который рискнул всем, отправившись в Сиракузы?

— Мы заработали в Сиракузах много денег, — пожал плечами Менедем. — А здесь я не вижу подобной возможности. А ты?

— Никто не смог бы как следует заработать в Каллиполе, включая местных жителей.

Соклей говорил убежденно, но тихо, чтобы кто-нибудь из этих жителей его не услышал и не подумал, что он ругает их город. Вообще-то Соклею очень хотелось обругать Каллиполь, но только так, чтобы местные об этом не узнали.

Мгновение спустя лицо Менедема вдруг озарила широкая, фальшивая улыбка.

— Радуйся, о почтеннейший, — сказал он человеку, который торговался с ним из-за хиосского вина перед тем, как неожиданно появился Алексидам. — Рад снова тебя видеть.

— Кажется, все уладилось? — спросил житель Каллиполя. Потом сам ответил на свой вопрос: — Да, я вижу, что уладилось. Вот и хорошо. Так на чем мы остановились?

— А вот на чем, — ответил Менедем.

«Мы остановились на этом самом месте, да так тут и оставались, — подумал Соклей. — А ты убежал, как трусливый кролик, которого по пятам преследует свора спартанских гончих Гиппариния».

Он шумно выдохнул через нос. Слишком часто деловые отношения с человеком означали, что ты уже не можешь сказать все, что о нем думаешь.

Менедем гладко продолжал:

— Почему бы тебе не попробовать снова вина, которое, должно быть, благословил сам Дионис? Истинное ариосское с Хиоса попадает в Каллиполь не каждый день и даже не каждый год.

Чаша, которую они одолжили раньше, разбилась во время схватки с Алексидамом. Им пришлось заплатить за нее и взять у горшечника вторую.

Когда местный попробовал сладкое золотое вино, его глаза стали большими и круглыми. Соклей улыбнулся про себя: он уже видел такую реакцию. Житель Каллиполя отчаянно старался скрыть свое восхищение.

— Вы назвали какую-то нелепую цену, прежде чем началась свалка, — сказал он.

— Шестьдесят драхм за амфору, — спокойно повторил Менедем.

— Да, — проговорил местный. — То есть нет. В смысле, я так и думал, что ты сказал именно это, но столько я не заплачу. Двадцать за амфору, и ни драхмой больше.

— Всего хорошего, господин. — Менедем вежливо склонил голову. — Рад был с тобой побеседовать.

— Ты сумасшедший? — спросил каллиполец. — Тебе пришлось открыть амфору, чтобы дать мне попробовать вино. Теперь оно долго не продержится… Вино в открытой амфоре никогда долго не хранится. Сколько ты получишь за уксус? Тебе лучше взять то, что я предлагаю, и поблагодарить за то, что ты получил так много.

Его самодовольная улыбка говорила, что он и раньше играл с торговцами в такие игры. И вероятно, с некоторыми ему это сходило с рук.

«Еще один маленький город и мелкий рвач», — подумал Соклей.

Вслух же он произнес:

— Как уже сказал мой двоюродный брат, всего хорошего, господин. И пошел ты к воронам. — С таким мошенником вовсе не обязательно соблюдать вежливость.

Глаза жителя Каллиполя снова широко распахнулись, на этот раз его удивление было иного рода.

— Но… Но… — запинаясь, проговорил он. — Вы должны продать мне эту штуку и…

Соклей не со всякими девушками в постели получал такое наслаждение, которое испытал сейчас, рассмеявшись местному в лицо.

— Мы ни хрена тебе не должны, о несравненнейший. Уже не в первый раз он позаимствовал сардоническое обращение Сократа к людям.

— Мы только что прорвались сквозь карфагенскую блокаду, чтобы доставить зерно в Сиракузы. У нас больше серебра, чем мы сможем потратить, вот так-то, приятель. Если тебе не нужно ариосское — или если ты не хочешь заплатить за него назначенную цену, — мы отдадим амфору нашим морякам, пусть ребята выпьют в свое удовольствие.

— Еще ни разу в жизни ни один торговец вот так со мной не разговаривал, — пожаловался каллиполец.

Соклей в этом не сомневался, но только пожал плечами. Менедем последовал его примеру.

Каллиполец некоторое время беззвучно брызгал слюной, потом вновь обрел дар речи.

— Что ж, очень хорошо. Если ты так хочешь быть неразумным, думаю, я смогу дать тридцать драхм.

Происходи все до появления Алексидама, это послужило бы началом торга.

Но теперь Соклей покачал головой и сказал единственное слово:

— Нет.

— Тогда тридцать пять. — Местный побагровел.

От гнева или от смущения? От смущения, решил Соклей и твердо заявил:

— Мой брат сказал — шестьдесят. Значит, такова и будет цена.

В кои-то веки ему не надо было заботиться, продаст он вино или не продаст. Это бодрило так, будто он сам сделал пару глотков из амфоры с ариосским.

— Не глупи, — запротестовал житель Каллиполя. — Постой… Я дам тебе сорок драхм. Это больше, чем стоит твое драгоценное хиосское.

— Нет, — снова сказал Соклей. — Наша цена — шестьдесят. Если тебе действительно нужно это вино, ты за него заплатишь.

И ведь скряга из Каллиполя и в самом деле заплатил. Правда, сдался он далеко не сразу: сперва попытался уломать двух родосцев, предлагая цену в сорок пять драхм, потом повысил ее до пятидесяти… до пятидесяти пяти… Соклей зевнул ему в лицо. Менедем, который, когда хотел, мог быть самым обаятельным из людей, сейчас невежливо повернулся к нему спиной.

Каллиполец гневно зашагал прочь и, вернувшись в сопровождении раба, швырнул Соклею полный драхм кожаный мешок — почти с такой же силой, с какой он сам перед этим метнул камень в Алексидама. Соклей тщательно сосчитал монеты, затем кивнул брату.