По Восточному Саяну
Шрифт:
Вначале птенец не реагировал на посторонний предмет. Но вот он начал жаться к одной стороне гнезда и одновременно выпихивал из-под себя мнимое яйцо. Потом бочком подлез под него. Еще одно движение -- и, к нашему удивлению, шарик оказался у него на спине. Тогда птенец приподнял крылышки, казавшиеся беспомощными, и, удерживая ими на пологой спине жертву, стал задом пятиться к кромке гнезда. Наконец, "убийца" приподнял высоко спину и выбросил наружу груз.
Все это он делал уверенно и довольно быстро.
Таким инстинктом обладает кукушка с первых же дней рождения.
Описанный случай является ярким примером того, как
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ НА КИЗИРЕ
Встреча с Пугачевым. Ночь на солонцах. Алексей бежит от марала. Панты. Разведка прохода на леднике Стальнова. Голод подтачивает силы.
В тот же день вечером в лагере на Кизире нас ожидала приятная новость: прибыл Трофим Васильевич с товарищами. Они закончили работу на Чебулаке, и теперь мы снова вместе.
За костром при вечерней прохладе Трофим Васильевич долго рассказывал про свое путешествие. Его путь, как и наш, лежал через многие препятствия, как правило, возникающие неожиданно и для преодоления которых требовались смелость, упорство и вера в свои силы. Большой опыт, неутомимая энергия позволили этому человеку вывести отряд из тяжелого положения и догнать нас. Теперь все мы вместе, и наше будущее не казалось совсем безнадежным.
Мы, в свою очередь, вспомнили про росомаху, "казенный" полушубок и про то, что Павлу Назаровичу неохота умирать, не повидавшись со старушкой. Слушатели смеялись от души, смеялся и старик.
Ночью из-за гор надвинулась непогода. Товарищи легли спать в палатках, а я решил переночевать у Павла Назаровича под елью. У него как всегда ночлег обставлен уютно, вещи прибраны, для одежды и обуви сделаны вешала, всю ночь, как в сказке, горит костер. В такой обстановке отдыхаешь с истинным наслаждением. Так вот, сидя у огня, обхватишь сцепленными руками коленки и смотришь, как пламя пожирает головешки, а мысли бегут тихими ритмичными волнами как шелест травы, ласкаемой неслышным ветерком. Почему-то всегда такая ночь у костра, под сводами гигантских деревьев, мне напоминала естественную колыбель человека, от которой он давно бежал, но не освободился от ее притягательной прелести. Какое поистине неизъяснимое наслаждение быть среди природы, с ней засыпать, дышать спокойным ритмом ночи, пробуждаться с птицами и жить в полный размах сил. Тут свои театры, свои песни, свой замкнутый мир, невиданные полотнища картин.
Старик вскипятил чай. К нам подсел Кудрявцев, остававшийся на Кизире.
– - Сегодня ходил вверх по реке, смотрел проход, -- рассказывал он.
– Недалеко с той стороны впадает большая речка. Не Кинзилюк ли, Павел Назарович?
– - За Березовой, помнится мне, других речек нет. Наверно, Кинзилюк, -ответил старик.
– - Пошел я берегом и наткнулся на звериную тропу, что твоя скотопрогонная дорога, -- продолжал Кудрявцев.
– - Дай, думаю, проверю, куда же она ведет. Оказалось, к солонцам. Посмотрели бы, сколько туда зверя ходит... Все объели, все вытоптали.
– - А что же они там едят?
– - спросил я его.
– - Тухлую грязь, вроде серный источник там.
Сообщение Кудрявцева было как нельзя кстати. На солонцах можно было легко добыть мясо, а главное -- воспользоваться звериной тропой, чтобы пройти в глубь Восточного Саяна.
Солонцами обычно называются места в горах или тайге, куда приходят звери полакомиться солью. Они бывают природные и искусственные. К природным солонцам относятся места выхода мягкой породы, содержащей в своем составе соль, которую и едят звери. Искусственные солонцы устраивают охотники за пантами, специально насыщая землю соленым раствором. Сибирские промышленники солонцами называют минеральные источники, охотно посещаемые изюбрами. В хорошую погоду на солонцах легко добыть зверя.
Утром мы еще раз посоветовались, каким маршрутом проникнуть к пику Грандиозный. Павел Назарович не советовал идти по Кизиру.
– - Не то что нам с лошадьми пройти, там черт голову сломит, -- говорил он.
– - Место узкое, щеки, берега завалены камнями, а река, как змея, не подступись ни вброд, ни вплавь. Промышленнику зимою какая забота -- сам да нарта, куда хошь пролезешь и то не хаживали. Бывало соболь уйдет туда, в трубу, ну и все, поворачивай восвояси, там его дом... Веретеном зовем это место.
– - Может свернем по Кинзилюку?
– - спросил я старика.
Он долго молчал, теребя загрубевшими пальцами кончик бороды и вопросительно посматривая на меня.
– - Что же молчите, Павел Назарович?
– - Не хаживал по этой речке, врать не буду, но слышал от бывалых -пройти можно. Решайте сами, куда все, туда и я. Может по Кизиру проберемся, разведать надо.
Так и решили, задержаться на два-три дня, пощупать проходы по той и другой речке. К тому же нам нужно было и заготовить продовольствия на несколько Дней, чтобы в походе не отвлекаться и не задерживаться, пока не достигнем цели.
Лебедев готовился рыбачить, Пугачев строил коптилку, а я с Прокопием решили провести ночь на солонцах и поохотиться. У нас с ним все уже было готово, чтобы покинуть лагерь.
– - И я с вами на солонцы, -- подбежал Алексей.
– - Ку-уда?!
– - переспросил Прокопий, недоуменным взглядом измеряя повара.
– - Ты же давеча сам обещал взять меня, я и собрался, погляди, -- и он повернулся на одной ноге.
Прокопий заулыбался. В руках у Алексея было ружье, сошки, сбоку, над патронташем, туго перехватывавшим живот, висел поварской нож, через плечо перекинут плащ, скатанный по-солдатски. В глазах нескрытая мольба.
– - Ты бы, Алеша, белья захватил на всякий случай, ночь длинная будет, -- кто-то язвительно посоветовал:
– - Ей-богу не струшу и не просплю, даже не закашляю на солонцах. Возьмите!
– - настаивал он.
Пришлось задержаться и привести третью лошадь. Ехали левобережной стороною Кизира. Узкая звериная тропа, словно пунктир, то исчезала с глаз, то снова появлялась под ногами лошадей. Местами наш путь пересекал песчаный грунт, на котором нередко мы видели следы медведей и сокжоев, спасающихся здесь от гнуса. Иногда попадались полоски предательских болот, где лошади тонули до колен, с трудом вытаскивая ноги из вязкой грязи. А вдали в узком лесном коридоре нет-нет да и выткнется Кинзилюкский голец, грудастый, испещренный скалами да пятнами вечных снегов. Он стоит, как грозный страж на распутье в заветную часть Саяна. С его полуразвалившихся башен видно все: глубокие долины, серебристые реки, дно цирков и вершины далеких хребтов, отдыхающие в синеве неба. Справа за нами строго следили Фигуристые белки, пугающие человека своею недоступностью.