По Восточному Саяну
Шрифт:
В одиннадцать часов мы уже спускались вниз. Торопились, чтобы в тот же день переправиться на правый берег Березовой речки. Черня повеселел, но еще не мог ходить, ехал на вьюке. После снегопада уровень воды снизился и лошади благополучно миновали опасный брод. Но нас продолжали преследовать неприятности.
Оставалось перевести караван по карнизу. Дальше путь был свободен от препятствий. Лошадей расседлали, кроме кобылицы Звездочки, на которой были почти пустые сумы из-под продуктов да кухонная посуда, привязанная на верх седла. Вначале мы перетащили груз, затем перевели передового коня Соломона. Очередь дошла до Звездочки.
За карнизом, в том самом месте, где ей нужно было сделать небольшой прыжок на верх скалы, лошадь оступилась и повисла на карнизе. Она забилась передними ногами, пытаясь уцепиться за кромку скалы, но сорвалась в пропасть, сделала в воздухе сальто и у самой воды ударилась головою о сливной камень. Поток мгновенно подхватил лошадь и кинул в порог. Вместе с нею чуть не слетел туда и Козлов, пытавшийся удержать ее за повод.
Мы замешкались, затем бросились вниз по тропе с надеждой перехватить на перекате труп Звездочки. Оставшийся на скале Соломон, не видя возле себя лошадей, громко заржал.
Люди находились метрах в трехстах за порогом.
– - Слышишь, сдается мне, конь кричит?
– - сказал остановившийся Лебедев.
– - Да это наши на скале, -- ответил я.
– - Нет, прислушайтесь.
Действительно, из-под порога доносился какой-то странный крик, похожий на ржание.
По тропе, догоняя нас, бежал Павел Назарович. Полы его кафтана развевались по ветру, он махал руками и о чем-то предупреждал.
– - Звездочка-то жива, под порогом, -- услышали мы.
– - Не может быть.
– - Кричит, ей-богу, кричит!
– - убеждал нас старик.
Мы повернули. Я не верил, чтобы кобылица могла остаться живой, падая с тридцатиметровой скалы, да еще на каменную площадку. И что же? Действительно, под самым порогом ржала лошадь, как бы отвечая на крик Соломона. Но попасть к ней было не так просто.
Порог проходит в узкой щели, и вода, падая с трехметровой высоты, образует широкий омут. Справа, где мы находились, в скале было большое углубление, охраняемое снизу и сверху неприступными скалами. Оттуда-то и доносился крик лошади. Попасть к ней можно было только вплавь, снизу, пользуясь обратным течением омута. Снова связали вьючки, и Козлов, раздевшись, поплыл с концом веревки. Мы очень волновались.
Через несколько минут из-за скалы показалась голова Козлова. Мы дружно потянули веревку.
– - Да ведь это Карька!
– - крикнул Павел Назарович, и все остолбенели.
Действительно, следом за Козловым плыл Карька, а не Звездочка, как мы ожидали. Теперь все стало понятным.
Карька, сбитый водою, как оказалось, не погиб в пороге, а был выброшен на берег в углубление скалы. Оттуда ему никогда бы не выбраться без помощи человека. Не подними крика Соломон, на который откликнулся Карька, мы прошли бы с караваном мимо, а конь остался бы, обреченный на голодную смерть. После осмотра оказалось, что у коня не было ни царапины, ни единого ушиба, но голод основательно подтянул ему бока.
Товарищи с лошадьми ушли вниз и должны были остановиться на ночь ниже развилины, а я с Прокопием направился вдоль реки искать Звездочку.
Вода умеет прятать свою добычу, но на одном из перекатов, в нескольких километрах ниже порога, мы нашли свои сумы. Лошади не было. Жаль было Звездочку, самую молодую нашу кобылицу.
Возвращались на стоянку береговой чащей, по чуть заметной тропе. Прокопий шел сзади. Оставалось метров пятьсот до палаток. Вдруг послышался его окрик. Я оглянулся. Нагнувшись к земле, он что-то рассматривал. Когда я подошел, он показал рукой на скорлупку от яиц и только что вылупившегося мертвого птенчика. А я ничего этого не видел, хотя проходил там же. Для следопыта найти мертвого птенца на тропе уже явление необычное, вызывающее желание разгадать, что за несчастье случилось с этим малышом.
– - А вот и гнездо, -- сказал я, показывая на круглый комочек, прилепившийся к развилине ветки над нашими головами.
– - Видно, упал... Пошли, -- предложил я Прокопию.
Он отрицательно покачал головой.
– - Птенец ведь только что вылупился ему не упасть самому...
– рассуждал следопыт.
– - Ежели гнездо хищник разграбил, то как же он этого не подобрал?
– - Прокопий, не торопясь, снял котомку, приставил к березке свою бердану и стал взбираться на дерево.
Я наблюдал. Он добрался до гнезда, заглянул в него и вдруг округлил глаза и лицо вытянулось от удивления.
– - Что там такое?
– - не выдержал я.
– - Тут только один птенчик, но, он совсем не похож на" этот: какой-то смешной, большеротый, пузатый.
Над нами закружилась пара юрков. Они подняли панический крик, будто мы собирались отобрать их единственного птенца.
Прокопий походил по траве, осмотрел кусты, но второго гнезда не нашел, и мы отправились на стоянку.
Утром меня неожиданно разбудил Прокопий.
– - Ты не спишь?
Я приподнялся и увидел в его руках гнездо с птенцом.
– - Зачем же ты разорил его?
– - спросил я, вспомнив, как были обеспокоены родители.
– - Принес только показать, ведь это он выбросил из гнезда другого птенчика.
Не понимая, в чем дело, я рассматривал малыша.
Ему нельзя было дать больше трех дней, и, несмотря на такой малый возраст, его уже обвиняли в братоубийстве. Гнездо было маленькое, один птенец занимал более половины всей площади, и поместиться здесь другому было трудно, не говоря уже о четырех или пяти, как это бывает у юрков. Бросалась в глаза необычно большая голова малыша, нехарактерная для этого вида птиц, и огромный шарообразный живот.
– - Наверное, кукушонок, -- сказал Прокопий.
Мы знали, что кукушка бездомница, своего гнезда не имеет и яйца откладывает в гнезда других птиц, поручая им же высиживать и выкармливать своих детей.
Мы задумались над тем, как кукушонок мог выбросить птенцов из такого глубокого гнезда, и решили попытаться определить, обладает ли только что народившийся подкидыш способностью вытолкнуть из гнезда птенцов или яйцо.
Мы скатали из лепешки шарик величиною с воробьиное яйцо, отполировали его и подложили под малыша. Опыт увенчался успехом.