По встречной в любовь
Шрифт:
— Не надо звонить матери. Тимка едет на дачу и точка. Я буду встречать их на выходе и никуда они не сбегут. Муженьку позвонишь, когда я уйду. Даю ему срок до вторника, чтобы решил для себя элементарный вопрос, дорос он до роли мужа и отца или так и остался дерьмом. Пусть явится в офис к полудню, если хочет подписать документы на съем этой квартиры. Так и быть, пусть платит двадцать штук, по знакомству. Если ему дорого, пусть ищет что попроще. И скажи, чтобы в понедельник взял справку о зарплате. Я не поверю ему на слово. Если не явится во вторник, в среду
Лида молчала, сжав кулаки.
— Значит, понятно. Срок уяснила? Или снова будешь меня динамить? Не прокатит. Сохранишь ребенка, я выставлю тебя из квартиры, а Тимку отправлю к матери. И крутись, как хочешь. Ты мне надоела. И я больше тебе не верю. Если бы год назад я потребовал у тебя справку о разводе, этого бы ребёнка не было. А ты мне врала в глаза, что развелась. Теперь я ученый. И не подсылай ко мне мать. Вы из меня месяц уже душу вытрясаете. Хватит! Тимка всю неделю будет на даче, а вы уж, товарищи родители, за этот срок решите наконец, что вы за родители такие, — Иннокентий опустил глаза к сумке: — Твоих вещей много? Они тебе нужны или можно бросить все на даче?
Лида продолжала молчать.
— Отлично! Настя, пошли!
Он закинул на плечо спортивную сумку и открыл дверь, а потом захлопнул, пропустив притихшую девушку вперёд.
Глава 7. "Откровенность на последней ступеньке"
Настя, не дожидаясь Иннокентия, помчалась вниз, перепрыгивая через ступеньку, точно бежала из духоты на свежий воздух. Ему тоже стал тянуть ворот футболки, и он быстро нагнал спринтершу.
— Настя, не убегай, пожалуйста! Дай уж извиниться по-человечески за наш домашний цирк. Я не хотел, чтобы ты это слышала. Честно, не хотел… Прости, но не было выбора. Коса нашла на камень. Да послушай уже меня! — Иннокентий ухватился за рюкзак и не позволил Насте спрыгнуть на новую ступеньку. Она дернулась, но вырваться не получилось. — Давай ты забудешь, что слышала, давай?
Она кивнула. Он понял это по взметнувшемуся вверх рыжеватому хвосту и выпустил из рук рюкзак, но только лишь Настя повернулась к нему, схватил за плечи — машинально, но не отпустил уже сознательно. По пальцам бежала приятная дрожь, и он не желал отдавать ее источник серому сумраку лестницы: окна узкие, стекла тусклые, или это солнце окончательно скрылось за тучи?
— Спасибо, Настя, что выслушала.
Она снова кивнула, нервно, и повела плечами. Нет, свободы так быстро ей не получить — он не все сказал и не все сделал.
— Я не хочу, чтобы ты делала скоропалительные выводы обо мне и моей семье. Но я не хочу посвящать тебя в детали нашего житья-бытья…
— Вы и не должны этого делать.
Она имела в виду не столько возможные объяснения, которые он и не собирался ей давать, сколько стальные тиски его рук, но Иннокентий делал вид, что не понимает движений ее плеч. Ему нравилась не вдруг появившаяся власть над строптивой мышкой, ему просто нравилось, как ткань кофты, оказавшаяся на ощупь мягкой, трется о его ладонь.
— Вы просто заказчик, я просто исполнитель…
А он не хочет быть просто заказчиком. Он хочет от нее поцелуя. Безумно желает собрать с губ блестящие капли, которые только-только проступили на них вместе с бессмысленными словами. Он уже почти коснулся лбом Настиных волос, но сумел остановиться, отстраниться и убрать руки.
— Вот и хорошо…
Иннокентий говорил это не ей, а самому себе, пытаясь собрать в кулак силу воли и выдержать роль «простого заказчика». Перегни он палку сейчас, и мышка бросит сыр и даст дёру, а бегает она ох как резво!
— Я не хочу, чтобы из-за глупостей моей сестры ты отказывалась от работы.
Да, да, и из-за тех же самых глупостей он не желает рушить еще даже не возведенные им воздушные замки. И когда Настя растерянно ахнула, ему ужасно захотелось, чтобы причиной сожаления были не сказанные им слова, а разорванные им объятия.
— Я не могу работать в условиях войны…
— Войны? — Иннокентий усмехнулся и качнул головой. — Какое верное слово. Хотя лучше сказать, междоусобицы.
Ему хотелось говорить максимально спокойно, но он переусердствовал в этом своем желании — вышло по-наглому вальяжно, и от него не укрылось, что Настя нервно ухватилась пальцами за крохотный передний карман своих джинсов.
— Давайте поступим проще, — вот Настя говорила тихо и спокойно, хотя блестящие под ресницами глаза выдавали волнение. — Я сейчас возвращаю вам деньги. Вы разбираетесь с сестрой. А потом звоните мне. Или не звоните, как у вас получится.
На последнем «не» был сделан основной акцент, и Иннокентий тоже сунул пальцы в карманы, но джинсы не подарили ему никакого спокойствия. Даже, кажется, забрали последнее, и он кашлянул, но Настя продолжила разговор первой.
— Только, пожалуйста, звоните сами… У меня память на голоса. Я сразу пойму, что это не ваша сестра.
Она не улыбнулась. Пришлось улыбнуться ему.
— Это была моя секретарша, — ложь во спасение уже не ложь, так он считал и шел напролом. — Ты первая начала юлить. Мне ничего не оставалось, как в свою очередь прибегнуть к обману.
— Это было некрасиво.
Настя продолжала гордо держать голову, и выбившаяся из хвоста прядь игриво дрожала у мочки уха, пряча от его жадного взгляда крохотный блестящий гвоздик.
— Кто бы говорил… Нагло врать постороннему человеку про собаку еще более некрасиво.
— Про какую собаку? — ее глаза сделались на половину лица и светились обидой.
— Вот именно, какую… У тебя нет никакой собаки. А я, как дурак, интересовался у Славы ее самочувствием. Надеюсь, ты врешь только незнакомцам с маленькими детьми, но не маме.
— Я никому не лгу, — Настя гордо расправила плечи, и грудь еще явственнее проступила под бесформенной кофтой. — У меня есть собака. Просто Славка о ней пока не знает. И ее действительно отлупили, но сейчас с ней все хорошо. Не верите? Могу фотку показать.