По встречной в любовь
Шрифт:
— У меня бронь на Горелову Лидию, — сказал Иннокентий администратору.
Женщина опустила глаза в лежащий перед ней список.
— Простите, такой нет. Но у нас есть места. Я вас запишу.
— Лидию Короткову посмотрите, — добавил Иннокентий спешно. Он в душе сестру не только уже развёл, но и вернул ей девичью фамилию. Назвал имя на автомате. Значит, так тому и быть.
Расплатившись, он хотел отойти к термосу за новой порцией кофе — пусть и бурда, зато табаком от него нести не будет. Мятных драже в кармане не оказалось.
— Мужчина,
Нет, надо было все-таки побриться у сестры. Или ребёнок автоматом прибавляет года и ничего не попишешь? Да и какая разница, молодой он человек или не очень. На час всего прилепили ему роль папы.
Тимофей уже подружился с каким-то мальчиком и гонял по полу чужую машинку. Коленки грязные, но он не станет делать замечание. Мать постирает. В чем проблема?
Иннокентий присел на край дивана и краем глаза продолжил следить за племянником. Новый приятель тоже пришёл сюда с папой, потому, думал Иннокентий, мальчишки и возятся на полу. Другие нарядные мальчики и девочки чинно несут караул подле своих мам. Иннокентий окинул беглым взглядом второго папу: либо молодо выглядит, либо папой стал на восемнадцатилетие. От этой мысли захотелось шумно выдохнуть. В одном Лида права: он не хочет пока семью. Возможно, потому и жмется к Монике. Молодые девки делятся на два вида: одни хотят женить на себе, другие раскрутить на бабки, ну или два в одном и можно без хлеба. Нет, со взрослой финансово-устроенной женщиной лучше. До поры до времени, конечно, но зато не думаешь, как слямзить сыр и не попасться в мышеловку.
— Дорогие зрители, пожалуйста, проходите в зал.
Тимофей не в первый раз здесь. Даже не пришлось выталкивать вперёд, сам уселся на подушки, а Иннокентий устроился в последнем ряду в уголке. Можно вытянуть ноги и никому не мешать. За представлением он следил машинально: скользил взглядом по сцене, не вслушиваясь в слова. Даже глаза в какой-то момент прикрыл. Только в конце, поняв, что мучения подошли к концу, даже начал хлопать по просьбе одного из персонажей. Будили мышку, которая все никак не желала вылезать из теплой норки. Как и все дети, Иннокентий не сводил с дырки глаз и даже пару раз выкрикнул имя мышки или кличку — Соня! И вот появились ушки, чёрный носик и…
Подаваться вперёд было больше некуда — перед ним женская кудрявая шевелюра. Да и к чему лишние сантиметры — эти ресницы он узнал бы за километр. Пусть сколько угодно рисует чёрный носик и усики.
Иннокентий выругался и с опаской покосился на соседей: пронесло, удивился лишь внутренний голос.
Где ей там застревать? Худая, жёлтый комбинезон в цветных заплатках мешком на ней висит. Снова уснула? Стоя? Он чуть не позвал спящую мышку по-настоящему имени — Настя! Она, ровная, что часовая стрелка, качнулась в сторону одного героя, потом — к другому, пока наконец не проснулась окончательно. И вместе с ней Иннокентий. Только все закончилось. И он, как какой-то ребёнок впереди, готов был зареветь рёвом, требуя вторую часть про спящую Мышку. Где он был все это время? Как мог проспать Настю? Или Мышки не было на сцене?
— Господа родители! — зычно позвал герой в шляпе с пером. — Чей это мальчик?
— Мой!
Рыдал как раз Тимофей. Как он голос племянника не узнал? Сейчас рванул через ступеньки и чуть не растянулся на полу.
— Ты что ревешь? — он присел подле Тимофея и грубо размазал ладонью по горящим щёчкам слёзы.
— Хочу ещё! — завыл мальчик в голос да так противно, что Иннокентий тряхнул его за плечи.
— Чё ты хочешь?
Вышло грубо, но ничего не попишешь. Сделал машинально, не подумал. А думал о Насте, виляющей длинным атласным хвостиком по его правую руку или ногу: он присел на корточки подле рёвы.
Хотел Тимофей ещё сказку. Не хотел уходить. На них оглядывались другие родители. Какая-то девочка с дурацким обручем с фигуркой пони, ткнула в них пальцем. Иннокентий не знал что делать. Хотел уже схватить дуралея подмышку и бежать вон. На улице угомонится.
— Хочешь хвостик потрогать?
Иннокентий машинально схватился за набитый ватой атлас и только потом поднял глаза: Настя хлопала ресницами: может, они нарощенные все же?
— Я не вам предложила, — выдала она своим, не-мышкиным голосом.
Иннокентий улыбнулся, чуть смущённо, и выпустил хвост из цепких пальцев. Тимофей орал в голос, слёзы текли по лицу, он весь побагровел. Иннокентия прошиб холодный пот. Он подумал, что сам сейчас покраснеет.
— А ушки хочешь потрогать?
Иннокентий прекрасно понял, что это не к нему вопрос. К тому же, Настя отползла на коленях на безопасное от него расстояние, поближе к ребёнку.
— Слушай, Тим, кончай ты это давай!
Опять сказал слишком громко. Опять на него обернулись. Даже те мамаши, которые бегали вокруг детей и актёров с телефонами.
— Не надо кричать на сына, я сама, — прошептала Настя.
— Он мне племянник, — буркнул Иннокентий, не сводя глаз с её лица. Покраснела. Или это грим? Или ей просто жарко в костюме да под софитами?
— Всё равно…
Она тыкалась поролоновым ухом в орущий ротик, и Тимофей начал от неё отбиваться. Довольно сильно, так что Иннокентию пришлось схватить его за руки.
— Слушай, мужик, кончай это, я сказал!
Снова взгляд. Осуждающий. Уже от настоящей Насти, не от Мышки. Она согнулась еще сильнее и почти подползла к ребёнку с протянутой лапкой:
— Может, у тебя сыр есть? Мышки очень любят сыр.
Мальчик вдруг перестал плакать и уставился на дядю. Очень вопросительно.
— У меня ничего нет, — ответил Иннокентий машинально и даже хлопнул себя по карманам.
— А я люблю волшебный сыр, — пищала Мышка. — Посмотри в кармане. Вдруг у тебя есть кусочек?
Иннокентий вновь подчинился, но нащупал в кармане лишь бумажник. Дурак… Хорошо, что она смотрит на ребёнка, не видит его дурости. А Тимофей вновь надулся, раскраснелся, сейчас лопнет… И как заревёт в голос: