По встречной в любовь
Шрифт:
— Зачем?
— Так надо, — ответил он.
И Настя не стала спорить, потому как поняла, что именно так и надо.
— Доверься мне и ничего не спрашивай.
Достаточно кивнуть, чтобы тут же, под пальцами почувствовать сердце Кеши: он прижал левую руку Насти к своей груди, а на второй сильнее стиснул горячие пальцы.
— Снимай тапки.
Мозг завопил — зачем? — но ноги уже толкнули тапки в сторону и нащупали босые пальцы Кеши.
— Что ты делаешь? — не выдержала Настя мозговую атаку и почти что открыла глаза.
Кеша предугадал ее желание:
— Не открывай глаза! Мы же договорились!
— Если откроешь глаза, я подумаю, что ты мне не доверяешь!
Настя замотала головой — она доверяет, доверяет, доверяет! Пусть не сомневается! И он больше не сомневался, потому сделал шаг назад, но для затаившей дыхание Насти это оказалось так неожиданно, что она с трудом удержала свои ноги на его ногах.
Он отступал — медленно, и выходило так, что она наступала. Он пятился, она — шла вперед. Он видел, куда идет, она знала, что он знает дорогу и покорно ступала на избранный им путь.
Глава 30. "Доверяй, не проверяя"
Настя изучила квартиру настолько хорошо, что даже с закрытыми глазами могла нарисовать план и указать точный метраж. Нога в ногу, нога на ноге, так и прошли они весь коридор, пересекли гостиную и наконец вступили в спальню. Неужели и здесь ей не позволят открыть глаза?
— Не отрывай глаз! — будто прочитал ее мысли Кеша.
Его детская игра не раздражала, но и не заводила — лишь возбуждала любопытство: Насте хотелось знать причину закрытых глаз, и она спросила. За вопросом последовала секунда тишины и короткий смешок.
— Не хочу, чтобы сегодня все было серым. Надоело. Если сильно зажмуриться, правда ведь все становится цветным?
Настя зажмурилась. Крепко-крепко, хотя и знала наперед, что все останется черным.
— Ты выключил свет?
— А я его не включал, — усмехнулся Кеша, захлопывая дверь. — Пожалуйста, останься с закрытыми глазами еще на пару минут. Хорошо?
Настя кивнула, но тут же вспомнила, что в комнате темно, и прошептала: «Хорошо!» И Кеша почти поймал ее ответ губами, отпустил наконец пальцы и сжал ладонями щеки, но лишь на мгновение. Пальцы тут же устремились вниз, чтобы спустить к локтям сразу обе лямки. Настя хотела сказать, что так сарафан не снять, что сбоку есть молния и что ее трудно отыскать, но ее языку было не до всяких там дурацких инструкций. И когда сарафин застрял на талии, Настя уже даже молила Венеру, чтобы Кеша не отпускал ее губ и подольше не находил молнии. Когда же пальцы в поисках застежки скользнули ей под грудь, она вздрогнула, но спустя мгновения дрожь охватила уже все тело, и Настя вовсе перестала ее ощущать — на смену арктическому холоду пришел жар тропиков, и мурашки, разбежавшиеся по спине, в одно мгновение превратились в дрожащие капельки горячей росы. Наверное, так чувствовали себя ведьмы, охваченные пламенем, не в силах через дым разглядеть лицо мучителя. И верно, Кеша рухнул к ее ногам, в голос проклиная всех дизайнеров женской одежды вместе взятых.
— Слева… Дай… Я сама…
По-прежнему с закрытыми глазами, перебираясь через его горячие пальцы, точно через горные хребты, Настя расстегнула молнию, которая даже хозяйке поддалась только с третьего раз, хотя руки не дрожали, пока не встретились с пальцами Кеши, который не отдал ей платье, а самолично довел ненавистную ткань до ее босых ног.
— Можно теперь открыть глаза?
— А что ты хочешь увидеть в темноте?
Она ничего не хотела, она не могла ничего хотеть, кроме одного — скорее избавиться от колючих кружев, впившихся в грудь. Но для этого не нужно было открывать глаз, и даже рта, который Кеша снова нашел безумно горячими губами. Зачем ему подсказывать элементарные вещи — застежку на выгнутой дугой спине найти намного легче, чем в складках ткани на боку.
И когда Настя вытянула руки, чтобы окончательно избавиться от бюстгальтера и наконец вздохнуть полной грудью, внутренний голос рассмеялся так громко, что сделалось страшно стыдно: и зачем ты, дура, чинила кружева? Зачем? Не понимаешь разве? Конечно, чтобы время пролетело незаметно. То, самое медленное и самое мучительное время, когда ждешь любимого, а он все не приходит. Но вот он рядом — она слышит его дыхание, чувствует сладковатый запах геля для душа — они пахнут одинаково и дышат тоже в унисон, или же все-таки он быстрее? А она не дышит вообще, боясь, что грудь выскользнет из его жадных губ, а кружева, стянувшие бедра, лопнут, натянутые сильной рукой. Как и дрожащая под коленкой жилка…
И чтобы не упасть, Настя сильнее сжала пальцами ткань футболки, натягивая ее на себя с таким же неистовством, как кучер поводья, чтобы остановить взбесившуюся лошадь. Но ее лошадь неожиданно встает на дыбы, и, взлетев в воздух, Настя не выдержала и открыла глаза, но вокруг непроглядная тьма, в которой работают лишь два чувства — осязание и обоняние, даже слух предает, потому что она не слышит ничего, кроме несущегося в никуда заячьего сердца.
Она даже не почувствовала под головой подушки — ей казалось, что перина так и будет бесконечно оседать под ней аж до первого этажа и даже ниже, глубже, до кипящей магмы, которая уже растеклась по телу и подпалила смятые простыни. Настя вытянула руку, чтобы ухватиться хоть за что-нибудь, а то так, казалось, ее унесет расплавленным потоком, но находила лишь воздух, пока под пальцами наконец не оказались горячие плечи.
— Настя, секунду…
Плечи исчезли, и она сумела оторвать голову от скользкого покрывала, а лучше бы не делала этого: лава схлынула, и тело в единый миг превратилось в холодный уголь.
— Настя, что-то не так?
Как, как он сумел почувствовать исходящий от нее холод? Или она слишком резко отдернула ногу, едва коснувшись его согнутой спины. Настя не смотрела ниже, под его пальцы — что даст ей игра теней и движение силуэта! Что темное настоящее в сравнении с прошлым, расцвеченным яркой болью! Она думала, что все забыла, но сейчас одной мысли о том, тяжелая рука вот-вот ляжет ей на колено, чтобы отвести в сторону, хватило, чтобы по телу прокатилась волна отвращения.
— Тебе холодно?
Пальцы, хранящие аромат недавнего ее безумного желания, теперь смешанный с приторным псевдоклубничным запахом, подтянули одеяло к ее груди, спихнув на мягкую, прохладную простынь.
— Так лучше?
Нет, лучше не стало. Теперь Настя зажмурилась без всяких просьб, борясь с желанием выставить вперед руки и, упершись в грудь, толкать, толкать, толкать до тех пор, пока Кеша не окажется на полу. И бежать, можно даже без простыни — голой, пусть даже на улицу, только бы подальше от запахов и запретных желаний.