По заказу

Фрэнсис Дик

Если бы Том попристальнее осмотрел мой пропуск, то увидел бы, что он, подобно его хозяину, постарел и истрепался. Я попросту не вернул свой металлический жокейский значок, когда вынужден был уйти в отставку, и пользуюсь им до сих пор. Никто против этого, кажется, не возражал.

Чарлз исчез вместе с волной, устремившейся к частным кабинкам для ланча, расположенным высоко на трибуне, а я, стараясь не привлекать излишнего внимания, направился на террасу перед весовой, рядом с парадным рингом.

– Сид Холли! – Я с улыбкой повернулся. – Ну как там твои дела со слежкой?

Разнюхал что-нибудь новенькое?

Ко мне подошел Билл Бартои, бывший жокей, а ныне тренер среднего ранга. Я заметил, что его талия становилась все шире, а вес увеличивался куда быстрее его банковского счета.

– Отлично, Билл. – Мы обменялись крепкими рукопожатиями. – Позволь мне немного поразмяться.

– Ладно, если только ты не будешь совать нос в мои дела. – Он сказал это с усмешкой, но его глаза остались серьезными.

Мы регулярно, в течение многих сезонов соперничали друг с другом. И оба знали: он отнюдь не прочь немного подзаработать, удостоверившись, что его лошадь не придет к финишу первой. Билл был твердо убежден, что лишь «приостанавливает» лошадей, у которых и без того нет никаких шансов. В чем же тут преступление? По выражению его лица я смог определить, что он не изменил своим привычкам, перебравшись из седла в конюшню со стойлами.

«Стыдно», – подумал я. Билл не был злодеем, но, судя по упорно циркулировавшим слухам, не был и до конца честен. А подобную репутацию всегда легче приобрести, чем от нее избавиться. Билл не мог понять, что из него никогда не получится тренер высшего класса, и продолжал на это надеяться. Вовсе не потому, что у него не было способностей, а оттого, что самые известные владельцы не станут отправлять к нему лучших лошадей.

– Кто-нибудь из твоих сегодня побежит? – поинтересовался я.

– Подсвечник в первом заезде и Лидед Лайт – в пятом. Но я бы не рискнул сделать ставку ни на того, ни на другого.

Фраза прозвучала двусмысленно, и я не понял, хотел ли он предупредить меня, что лошади не будут стремиться к победе. Сомнения меня опечалили. Мне очень нравился Билл. Долгие годы мы были хорошими друзьями и соперниками на скачках.

Кажется, он почувствовал, что я пытаюсь заглянуть ему в глаза глубже, чем требуют приличия, и торопливо опустил голову.

– Извини, Сид, – шепнул он мне на ухо, двинувшись в весовую. – Я должен идти и отыскать моего жокея.

Я стоял, наблюдая, как он скрылся за дверью, а затем взял афишу и прочел, кто сегодня его жокей. Хью Уокер. Один из популярных «ремесленников» в нашем виде спорта. Пока что он ни разу не становился жокеем номер один, хотя неизменно входил в десятку лучших в последние восемь или девять лет и неоднократно побеждал в скачках. Сын фермера из Уэльса, он, как говорили, увлекался быстрыми, темпераментными женщинами и скоростными машинами – именно в таком порядке. Я не слышал, чтобы его когда-либо подозревали в использовании блата при выборе лошадей.

Интуиция иногда проделывает со мной странные трюки. Вот и теперь, стоило лишь подумать о Хью Уокере, как в тот же миг она сработала каким-то непостижимым для меня образом, и я увидел, что Хью Уокер движется мне навстречу.

– Хэлло, Хью, – поздоровался я.

– Привет, Сид. Ты получил мое сообщение? – Он показался мне непохожим на прежнего, веселого Хью.

– Нет, – ответил я. – А где ты его оставил?

– На твоем автоответчике. Прошлым вечером.

– По какому номеру ты мне звонил?

– По лондонскому. – Он явно был встревожен.

– Прости. Перед самым фестивалем я остановился у моего тестя в Оксфордшире.

– Не имеет значения. Я не могу здесь говорить. И снова позвоню тебе, чуть позже.

– Воспользуйся моим мобильником, – посоветовал я и назвал ему номер.

Он записал его и побежал в весовую.

Хотя до первого заезда оставалось еще более часа, на террасе рядом с весовой собралась целая толпа, не в последнюю очередь потому, что каждому хотелось очутиться поближе к зданию и уберечься от усилившегося дождя.

Тут была привычная смесь официальных лиц и прессы, пронырливых агентов и телевизионщиков, тренеров и их жокеев, как действующих, так и отставных. Они пересказывали услышанные на неделе сплетни, а поток сальных шуточек не ослабевал ни на минуту. Слухи с пикантными подробностями распространялись, точно азиатский грипп: кто с кем спал, и кого при этом застукала супруга. Разводы просто свирепствовали в скаковом бизнесе.

Я бродил, пробираясь сквозь толпу, прислушивался к разговорам и жадно ловил новости о событиях на «земле скачек».

– Как опозорились они с этим жеребцом Сэндкастлом, – проговорил прямо над моим ухом кто-то, стоявший в группе. – Неужели вы не знаете? Его купили за полмиллиона на торгах в Ньюмаркете в прошлом октябре как годовалого. А вчера утром его нога угодила в кроличью нору и он сломал себе кости у копыта. Да так серьезно, что его пришлось списать.

Я направился дальше.

– Ничтожный жокеишка исхлестал мою лошадь до полусмерти, и всего-то ради третьего места. – Тренер Эндрю Вудвард, крупный мужчина в спортивном пальто, красовался перед маленькой группой. – Проклятый болван сам исключил себя на четыре дня. Я пройдусь хлыстом по его чертовой заднице, если он еще хоть раз посмеет это сделать.

Его фанаты одобрительно захихикали, но я ему поверил. Однажды, застав свою дочь-подростка с помощником жокея в магазине для фуража, он огрел злополучного парнишку по спине и заду снопом соломы, а после выпорол его хлыстом. Рассказывали, что и дочь подверглась такой же порке. Поступок стоил Вудварду обвинительного приговора за жестокость и насилие, но с тех пор его стали уважать.

Он был очень хорошим тренером, однако завоевал репутацию ненавистника всех жокеев. Некоторые приписывали это обычной ревности, ведь он всегда был слишком тяжел для жокея. Я несколько раз ездил для него и успел почувствовать на себе удары плети его языка, когда результаты не соответствовали его ожиданиям. Он не значился в моем списке поздравлении С Рождеством. Я приблизился к ступенькам, ведущим вниз, к парадному рингу, и столкнулся там с человеком, с которым и впрямь хотел пообщаться.