По законам ненависти
Шрифт:
– Уходим! Живее!!
Топот ног убегавших затихал вдали, зато где-то раздалась заливистая трель свистка…
И опять провал в памяти…
Арджан опомнился в лагере, в умывальной комнате. Он бессмысленно смотрел на свои руки, на валяющийся в раковине нож. Вода скатывалась по ним и становилась красной. От чужой крови…
Потом Арджана вырвало. Он долго сгибался от рвущих желудок спазмов, кашлял, отплёвывался. Наконец, немного пришёл в себя. Тщательно вымыл руки с мылом, убедился, что на ноже следов крови не осталось, внимательно осмотрел одежду. Грязи полно, но крови не видать, даже удивительно. Ополоснул разгорячённое лицо холодной водой и внимательно посмотрел в зеркало.
«Что будет дальше?» – только это крутилось в голове.
Придумать ответ на этот вопрос не успел. В притворённую дверь заглянул дневальный:
– Арджан! Быстро к дежурному инструктору!
Шёл, с трудом передвигая ноги. Ждал: в комнате полицейские, арест, суд, тюрьма… Нет, никого чужого… Инструктор за столом, в углу скромно притулился на расшатанном стуле Эдон.
– С кем подрались? – буркнул инструктор. На щеке его отпечатался шов от подушки, видно, срочно разбудили.
– С сербами… – вытолкнул из себя Хайдарага.
– Дальше что?
Кое-как, перескакивая с одного на другое, рассказал то, что запомнилось.
– Вот видите, – лениво процедил Эдон. – Всё, как я рассказывал…
Инструктор недовольно покосился на него:
– А если разборки начнутся?
– Мой ничего никому не расскажет… – широко ухмыльнулся Эдон.
– А его? – инструктор ткнул пальцем в сторону Арджана. Потом перекатил взгляд на Хайдарагу. – Скот, которого ты пырнул, жив остался?
– Не знаю… – растерялся Арджан.
– «Не зна-аю…» – передразнил его инструктор и обрушился на Эдона: – Ну, ладно, этот сопляк… Первый раз в деле, что с него возьмешь?! Но ты-то! Почему не довёл всё до конца? Даже не проверил…
Эдон вскочил, вытянул руки по швам. Ленца исчезла из его голоса:
– Виноват…
Инструктор зло скрипнул зубами. Потом приказал Хайдараге:
– Иди! Свободен… И запомни на будущее: если взялся за оружие, свидетелей и пострадавших оставаться не должно!
Растерянный Арджан вывалился в коридор. Через неплотно притворившуюся дверь до него доносились обрывки разговора.
– Ну что я мог сделать? – оправдывался Эдон. – Всех четверых кончить? Так уцелевшие порскнули в темноту, как крысы. Не гоняться же за ними по всей деревне… А так всё нормально прошло. Никто нас не знает, зацепок никаких…
– Ладно, кончай трёп, – остановил его инструктор. Помолчал, потом с насмешкой спросил: – Скажи лучше, зачем ты-то ножом размахался?
– Не устоял перед соблазном… – хмыкнул Эдон.
Арджан долго не мог заснуть. Снова и снова вставали перед глазами расширяющиеся от ужаса зрачки, снова рука ощущала, как входит нож в тело… И продолжал сверлить мозг всё тот же вопрос: «Что теперь будет?»
Несколько дней Хайдарага не находил себе места. Машинально ходил на занятия и тренировки, машинально исполнял все приказы начальства. И ежеминутно ждал: вот-вот его арестуют… Подумывал даже о том, чтобы уехать домой – в Приштине-то его едва ли найдут.
Похоже, Эдон уловил мысли подельника, потому что как-то перед отбоем отвёл Арджана в сторону и строго сказал:
– Не дури, парень!
Потом неожиданно подмигнул и добавил:
– Не дрейфь! Всё будет путём…
Ничего нового не происходило, и мало-помалу Хайдарага начал успокаиваться. Вот только беспокоило его, что скажет по поводу происшедшего дядя?
Эрвин появился в лагере примерно через неделю после столь запомнившейся его племяннику «увольнительной». Передал традиционный привет от матери, посоветовал побольше спать – а то круги под глазами появились, потрепал по плечу и обронил:
– Я слышал, ты боевое крещение прошёл…
А больше ничего не сказал. И ответа не стал дожидаться…
Глава 7
Сергей Комов. Бой на дороге
В Министерстве обороны на Сергея посмотрели круглыми глазами и замахали руками, едва он заговорил о том, что хочет получить «жёлтый папирус», разрешающий съёмки в Косово. Разве что у виска пальцем не покрутили. Фразу, которой ему отказывали в разрешении, можно было перевести примерно так: «Мы не хотим стать вашими убийцами».
Комов чуть расстроился, понимая, что разрешения он никогда не добудет. Ну что ж, придётся на свой страх и риск добираться до пропускного пункта на автономную территорию, а там – либо идти пешком, точно контрабандисты, либо повезёт, и их пропустят без специального разрешения. В любом случае, он хотя бы постарается проникнуть в Косово и потом, когда будут звонить из Москвы, требуя сюжет, сможет честно сказать, что их на автономную территорию не пустили.
Иностранным агентствам было проще. Албанцы встречали их с распростёртыми объятиями. Тональность репортажей западников на протяжении последних лет была одна и та же. Сейчас она выражалось так: «Сербы – плохие, албанцы – хорошие», чуть раньше звучала немного иначе: «Сербы – плохие, боснийцы – хорошие». Никогда в этих сюжетах, что бы ни случилось, сербам не стать «хорошими». Сколько бы их не поубивало во время бомбёжек, для западных компаний они всё равно останутся «плохими».
Такое же мнение сложится у жителей Лондона, Мадрида, Вашингтона, а значит – они одобрят натовские бомбёжки. Никто ведь из обывателей не поедет в Белград или Приштину, чтобы выяснить: правду ему говорят с экрана телевизора и в газетных статьях или лапшу на уши вешают. К тому же, чтобы закрепить успех, за дело примутся киностудии. И то – информационные сюжеты скоро забудутся, с телеэкранов начнут рассказывать о других событиях: о леденящих кровь убийствах, наводнениях и политических заговорах, но кассеты с фильмами будут продаваться и через десять лет после того, как всё закончится, напоминая всем, кто выступал на стороне «добра», а кто – «зла».
В сюжетах, что делались для российского телевидения, сербы были «хорошими», а те, кто им противостоял, – «плохими». Это и называется информационной войной. Выигрывает её тот, у кого больше аудитория. Албанцы это превосходно знают, так что русских журналистов они встретят как своих врагов.
Первые страхи от пребывания в зоне боевых действий у Сергея давно прошли, и он перестал держать дверь в машине открытой на тот случай, если появится натовский самолёт. Но такое Комов мог себе позволить в Сербии, а вот когда они миновали административную границу с Косово, словно что-то в воздухе изменилось и запахло бедой. Ощущение это было очень противным, гнетущим, как будто знаешь, что где-то поблизости есть минное поле и ты можешь в любой миг на него забрести.