По законам войны
Шрифт:
«Все, папа!
Ты слышишь меня?!
Я сделал то, что не успел доделать ты!
Теперь я только отомщу за тебя! Ты слы-шишь?!
Я люблю тебя, па-па!»
Он видел уголком зрения, что появился на гребне в сопровождении двух десятков новых помощников штурмбанфюрер, знал, что его поведение может показаться странным, но знал и то, что уже вечерело, что скоро-скоро окутает Летучие скалы ночь… а кроме того, на ресницах его сверкали слезы — и он не мог остановиться.
Ворвался в первый, самый большой
— Зачем ты, Тима? — недовольно поморщился штурмбанфюрер, указывая на лопатку. — Оставь! (Тимка передал лопатку матросу.) Ты нашел что-нибудь?
— Да, много! — Тимка повел его наружу. — Штук пятнадцать уже нашел! В одном там Шавырин копает палкой! — показал Тимка, а в глазах штурмбанфюрера мелькнули жесткие огоньки: Шавырину следовало бы внимательней исполнять свои главные обязанности. — Пошлите людей, я буду показывать, а вы их направляйте! — распорядился Тимка. — Если мы сегодня не найдем, завтра — ручаюсь!
Тимка разыскал по гроту на каждого из матросов, предоставив каждому сделать открытие в одиночку.
Шавырина Тимкин покровитель наградил весьма выразительным взглядом и заставил тоже копать, справедливо полагая, что его собственного наблюдения за Тимкой будет достаточно. А Тимка старался держаться ближе к нему, но, как и тот, наведывался то к одному, то к другому из матросов, то к Шавырину, проверяя, как идут дела.
Попадались жестяные банки из-под консервов, пустые бутылки, попался даже старинный рубль, но все это не только не радовало, но, кажется, даже разочаровывало подтянутого штурмбанфюрера.
В поздних сумерках, когда наблюдать за Тимкой со стороны стало трудно, он разыскал его в первом большом гроте, где энергичные землекопы углубились уже по грудь в глинистое, щедро напичканное камнями дно пещеры. Поманил Тимку за собой.
— Что это ты ел такое? — поморщился штурмбанфюрер.
— Накрасился, да? — уточнил Тимка, вытирая ладошкой губы. — Волчьи ягоды пробовал!
— Эту гадость?
— Я знаю, что гадость, а попробовать хочется!
— Их тут, как стрижовых нор, я гляжу… — останавливаясь, проговорил штурмбанфюрер, — этих гротов. Не сосчитаешь.
— А папа так и называл их: «Стрижовые норы»! — согласился Тимка.
Штурмбанфюрер помедлил, глядя ему в глаза.
— А что, Тима, если ромбик в плане означает форму грота? Они же тут все разные…
Тимка не отвел от него голубых маминых глаз. Переспросил:
— Форму?.. Я такого не помню… Ну да, разные! Папа даже названия им давал. Но человеческие! Есть мамин грот, есть мой, а этот, большой, папа называл семейным!
Секунду — другую штурмбанфюрер думал о чем-то, не отрывая от его лица холодного, немигающего взгляда. И Тимка тоже смотрел на него, выжидая.
— Ладно, — заключил офицер. — Завтра как-нибудь планомерней займемся этим…
Копались почти до темноты.
Штурмбанфюрер велел прекратить работу, когда совсем стемнело и свет в пещерах мог привлечь со стороны моря ненужное внимание.
На корабль возвращались молча, занятые каждый своими думами.
Один Тимка был не прочь поболтать, но у его приятелей явно испортилось настроение. Тимка предпочел не трогать их.
РАСПЛАТА
Оцепление было снято, когда они поднимались на крестоносец, либо его сделали менее плотным, потому что вслед за матросами-рабочими на корабль вернулись шестнадцать матросов-автоматчиков.
Зато у трапа поставили на ночь двух часовых, и по одному- на баке, на корме. Уйти с корабля нормальным путем было практически невозможно. Да Тимка и не рассчитывал на это.
В лице штурмбанфюрера не мелькнуло даже следов приветливости при расставании. Он скользнул взглядом по Тимке, а на Шавырине задержал его.
Тимка понял этот взгляд и уже не каялся, что подслушивал их разговор с мостика. Если Шавырин должен встретиться со своим покровителем, для Тимки это будет первая и последняя возможность привести к завершению дерзко задуманное дело. Уже завтра отношение к нему на корабле будет иным…
— Ужинайте и спать… — сухо приказал штурмбанфюрер. — Вы же не спали прошлой ночью…
— Спасибо, — поблагодарил Тимка, хотя этого и не требовалось.
В каюте их ждал ужин. Ели без удовольствия, в натянутом молчании.
Шавырин был мрачен и не выдержал в конце концов:
— Тут пока облазишь все твои норы — месяца не хватит!
— Месяца хватит, — возразил Тимка. — Даже меньше. Почему вы решили?
Шавырин проворчал что-то невразумительное и принялся за чай. Вина ему на этот раз не дали. Тимка хотел съязвить по такому случаю, но вовремя одумался. А когда сопровождающий унес приборы, Тимка сообразил, что его одолевает дремота.
— Будем ложиться? — спросил Шавырина.
Ночь за иллюминатором, когда он глянул, на секунду отодвинув шторку, чернела такая, про какую говорят: «хоть глаз выколи» — хорошая, настоящая ночь. В ответ на его предложение Шавырин замялся.
— В гальюн сходить, что ли…
— Давайте сходим! — поддержал Тимка.
Сходили и возвратились вместе. Шавырин понял, что ему не улизнуть от Тимки, пока тот не уснет, и, открыв рундук, стал первым готовить постель. Тимка последовал его примеру.
Легли и погасили настольную лампу. Под потолком каюты замерцал синий плафон ночного освещения.