По закону клумбы
Шрифт:
– А когда появился первый ребенок из пробирки? – полюбопытствовала аспирантка Катя.
– Первой из пробирки родилась Луиза Браун в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, в Великобритании. Тогда в прессе было много шума, – ответила доктор наук Наумкина.
Врачи наперебой стали обсуждать вопросы ЭКО.
– Не успеваешь следить за прогрессом в этой области! Вот и оплодотворение яйцеклетки единственным сперматозоидом стало возможно, можно селекцию пола ребенка делать. Хочешь – мальчика тебе подсадят, хочешь – девочку. Скоро и мать будет не нужна, – заметила Маркевич.
– Ну, мать пока нужна, – возразила ей научный сотрудник
– Неужели правда? – послышалось со всех сторон.
– Клянусь! Об этом было опубликовано несколько дней назад в американском журнале, могу даже ссылку найти, – тонко усмехнулась Афифа. Она никогда ни с кем не спорила, но всегда спокойно и уверенно ставила точки над «и».
– А суррогатное материнство и отцовство! Что творится в Америке! Кстати, как решился вопрос о суррогатном материнстве в Думе? Вроде недавно обсуждали… – поинтересовалась аспирантка Катя.
Наумкина компетентно изрекла:
– Согласно определению Всемирной организации здравоохранения, суррогатная мать, или гестационный курьер, – это женщина, у которой беременность наступила в результате оплодотворения ооцитов, принадлежащих третьей стороне, сперматозоидами, принадлежащими третьей стороне. В одних странах это до сих пор запрещено, в других – можно все. У нас в России генетическая мать не может быть суррогатной матерью. По отцовству, честно говоря, не все знаю. – Светлана Владимировна читала лекции по этому вопросу на кафедре, поэтому эту проблему знала лучше других. – Внятных законов у нас сейчас нет по этому поводу. Самое сложное сегодня – это порядок отказа суррогатной матери от ребенка. По умолчанию права на малыша в нашей стране принадлежат той женщине, которая его выносила и родила. Супруги, давшие свое согласие в письменной форме на имплантацию своего эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, особых прав не имеют. Они могут быть записаны родителями ребенка при регистрации рождения только с согласия суррогатной матери.
– Так что до получения такого согласия сохраняются риски, что она захочет оставить ребенка себе, – задумчиво протянул Курилин. – У меня в практике был недавно скандал – суррогатная мать не отдала ребенка после рождения. Кстати, Чесноков им и делал.
Мадина Уламова слушала внимательно, как всегда. Она подумывала уступить родителям и тоже сделать себе беременность с помощью новых технологий. Естественным путем не получилось. Возраст уже… Она была единственной дочерью, и родители очень просили внуков.
– Как же она объяснила свой отказ? – спросила Мадина.
– Никак, просто начала шантажировать генетических родителей и требовать с них еще денег.
В это время раздался телефонный звонок. Мадина ответила.
– Да, хорошо, передам. – Она положила трубку. – Звонили из приемной директора. Сегодня в институте работает следователь по делу смерти Чеснокова. С нами будут беседовать по очереди, просили известить.
– Сюда придут? – уточнила дотошная Катя.
– Ой, надо же Инессе Петровне сообщить, – уже переключилась Мадина.
После приема Ирина Борисовна побежала перекусить. Она любила обедать в столовой института. Там можно было спрятаться от пациентов, которые ловили врачей на каждом шагу. Там можно было пообщаться
Она подсела за столик к профессору Гуляеву.
– Можно с вами пообедать?
– С удовольствием! – Галантный Гуляев приглашающе махнул рукой. – Как моя Машенька? Есть ли проблемы?
Ирина Борисовна уже несколько лет, когда случалось нечто экстренное, лечила его дочь. Под экстренным подразумевались венерические заболевания. Машка у Гуляева была чрезмерно активной и никак не соглашалась использовать при многочисленных своих сексуальных контактах резиновые изделия. «А у меня тогда чувствительность снижается!» – заявляла она безапелляционно. «Тогда используй спермициды – в аптеке полно кремов и всяких свечек, – наставляла ее Ирина Борисовна. – Они тоже эффективны!» «Не успеваю…» – разводила руками девушка.
«Хорошо еще, что на аборт не приходит», – думала Маркевич. Отцу она подробностей не говорила, врачебную тайну соблюдала. Поэтому доверия Машки не потеряла, и та обращалась к ней регулярно.
– Вроде бы все нормально у Маши. Давно не была.
– Ну, спасибо вам за все, Ирина Борисовна, – улыбнулся Гуляев. – Мне пора бежать на совещание, ждут. Приятного аппетита!
Не успел профессор уйти, как к столику Маркевич подошла аспирантка Люба Корнеева.
– Можно к вам, Ирина Борисовна? Мне поговорить надо!
– Конечно! Присаживайся.
Корнеева поставила свой поднос и тут же начала быстро жевать. Глаза под очками были влажные.
– Что-то случилось? Ты плакала?
– Извините меня, пожалуйста. Но она опять швырнула мне в лицо диссертацию. Даже не читала, кажется… А у меня же сроки! Аспирантура заканчивается, уезжать надо домой. А я только все печатаю да презентации ей делаю.… Вот опять конгресс на носу, снова придется там работать, а я не могу больше, мне домой надо! – Корнеева не выдержала и разревелась.
Люба была толковой девушкой. Она иногда прибегала к Ирине Борисовне на прием, посидеть и поучиться. У Маркевич всегда кто-то сидел – клинические ординаторы, аспиранты, иногда приезжие доктора. После двух-трех приемов ей становилось ясно, что из себя представляет тот или иной доктор.
Корнеева приехала с Урала, пробивалась сама, без знакомств. Попала, к ее несчастью, в аспирантуру к Бацкой. С самого начала слишком старалась и показала все, что умела. А умела многое – грамотно писала, хорошо делала слайдовые презентации, четко работала с документами, была добросовестной, ответственной. И стала рабочей лошадкой. У нее физически уже не оставалось времени, чтобы принимать пациентов и собирать материал для диссертации. Сотрудники это видели и по возможности помогали. Люба частенько задерживалась в отделении допоздна, постоянно что-то готовила для заведующей.
А когда пришло время закончить работу в аспирантуре и защитить диссертацию, у той не оказалось времени, чтобы почитать написанную работу. Ирина Борисовна была уверена, что диссертация написана хорошо. Но помочь Корнеевой она не могла. Вмешаться означало сразу стать врагом номер один для Баскервиля. Не любила та, когда кто-то вмешивался в ее дела с аспирантами.
– Думаю, надо ей подарить что-то дорогое, отдать работу на проверку и сказать, что у тебя по семейным обстоятельствам нет больше возможности находиться здесь. Так делают все. Другого пути не вижу. А помочь с оформлением работы, я, конечно, могу. Только не говори никому.