По закону Мёрфи. Часть 2

Орисова Ния

* * *

День сегодня выдался чудесный, яркое солнце в середине весны уже не редкость. Люди радуются установившейся тёплой погоде, на улице практически не видно хмурых лиц. Моё — одно из тех, что не сияет улыбкой. После размещения резюме на одном из топовых сайтов по поиску работы в течение полугода регулярно получаю приглашения на собеседование. Казалось бы, работодателей устраивает моя квалификация и опыт работы, но с такой же регулярностью я получаю отказы. Стоит прийти на собеседование лично, и по лицам менеджеров по подбору персонала вижу — такого они не ожидали.

Моё полное имя Кармила. Родители хотели назвать дочь как-нибудь необычно, искренне веря, что имя определяет судьбу. Простые имена им казались скучными, а вот Кармила понравилась и отцу с мамой, и бабушке с дедушкой. До двадцати трёх лет ко мне обычно обращались, называя Милой, что полностью соответствовало

внешности и характеру. Я была миленькой, наивной девочкой, смотрящей на мир широко открытыми глазами, верящей, что жизнь прекрасна и удивительна. У меня было много друзей, с которыми мы часто выезжали на турбазу, расположенную за чертой города, отдохнуть. Уютный домик, рассчитанный на восемь человек, полностью удовлетворял наши потребности, а зона, где можно разжечь костёр, была приятным бонусом и местом для проведения вечерних посиделок. В одну из таких поездок, машину, в которой ехала я, занесло на повороте. Водитель не справился с управлением. Автомобиль вылетел с дороги и въехал в бетонное ограждение. В той аварии пострадала только я. С тех пор меня стали называть Кара — и теперь это тоже соответствует характеру и внешности. Тело почти не пострадало, были множественные ушибы, синяки и всё, а вот лицо сильно порезало осколками стекла. Разбилась банка с соком, которую держала на коленях, и при резком торможении я воткнулась в неё лицом. Врачи сделали всё возможное, что было в их силах. Неглубокие порезы зажили сами, оставив после себя сетку белых линий, а три рваных пореза, проходящих наискосок через всё лицо, не исчезнут уже никогда. Можно сделать косметическую операцию по сглаживанию шрамов, но для этого нужны деньги. Я могла бы их заработать, но на предыдущей работе со мной не продлили договор, а потенциальные работодатели отказываются от моих услуг. Меня не берут даже в колл-центр, где казалось бы, внешность не имеет какого-либо значения. Оказалось, всё-таки имеет, о чём один из менеджеров сказал прямо, не став скрывать истинную причину отказа. Отдельного кабинета новому работнику никто не предоставит, а смотреть целый день на моё лицо сотрудники вряд ли захотят. Сейчас я получаю минимальное пособие, как стоящая на учёте в центре занятости, а родители помогают, чем могут. Скопленные средства ушли на первые две операции, от которых оказалось мало толку. Родители переживают за меня, а я замкнулась и отгородилась от их жалости. Невыносимо видеть, как они считают себя виноватыми в моём несчастье. «Кара для Милы». Не помню, кто сказал эту глупость, но родители приняли это на свой счёт. Называя дочь Кармилой, они мечтали о другой судьбе для неё. Встречи с родными я свела до минимума, ограничившись разговорами по телефону, да и звонила, если честно, не так часто, как хотели бы родители.

Я закрылась в своей комнатушке, отгородившись от окружающих, и пыталась смириться с новым лицом. Смириться со шрамами на нём не получалось, а вынужденные вылазки в магазин и на собеседования только усугубляли моё положение. Не могу я гордо смотреть в лицо собеседнику, игнорируя вопрошающий взгляд: «Как тебя угораздило?». В их взглядах практически всегда читалась одна эмоция — облегчение от того, что трагедия произошла не с ними.

Квартира, в которой я жила, имела две комнаты, одну занимала я, а вторую, большей площадью, занимал сосед. Пётр Алексеевич любит говорить, что он первый в семье, кто выбрал профессию дальнобойщика, и нисколько не жалеет об этом. Главное — получать удовольствие от того, чем занимаешься, а его работа идеальна и полностью соответствует требованию его непоседливой души. Дома Пётр Алексеевич бывал редко и стал одним из тех немногочисленных людей, с кем я поддерживала дружеское общение, и кто не изменил своего отношения к соседке. Вчера он отправился в очередной рейс, и квартира осталась в полном моём распоряжении. Его наставления всегда смешили меня.

— Хорошо кушай, мой холодильник в полном твоём распоряжении. За мужиками не бегай и помни: одно доброе дело в день. Если что, звони.

— Даже не сомневайся, позвоню, — всегда отвечала я, но никогда не звонила.

Пётр Алексеевич стал тем, кто не дал мне погрузиться в пучину отчаяния.

После очередного отказа зашла в магазин, чтобы побаловать себя, а то и так на душе тоскливо. Ходила всегда в один и тот же торговый центр, где к моей внешности чуть-чуть привыкли. Ни на кого не глядя, прошла в отдел с тортами и выбрала любимый слоёный. Уже подходя к кассе, обратила внимание на парнишку, стоящего у входа. Он не отрывал голодного взгляда от стойки с хлебом. Периодически сглатывая слюну, поглядывал на покупателей, не решаясь попросить денег или хлеба. Одежда на нём новая, добротная, относительно чистая, не похож на беспризорника. С родителями что ли поссорился, а сейчас гордость

не позволяет вернуться и попросить прощения. Я расплатилась за торт и увидела, что мальчишка собрался уходить. Не смог переступить через себя и попросить еды, значит, никогда до этого не приходилось голодать, тем более просить милостыню. Первый раз всегда трудно выдавить из себя любимую фразу всех попрошаек: «Подайте на хлебушек». Можно покреативить, но это для бродяжек со стажем. Похоже, мальчишка ни петь, ни танцевать не умеет, так бы в кепку накидали мелочи, народ у нас понимающий. Я вышла из магазина, паренёк так и стоял около стены, в душе шевельнулась жалость, заставив сердце сжаться. Сколько их, таких неприкаянных и непонятых, бродят по стране. Не сосчитать, сколько останется сегодня голодными. В моих силах изменить это и помочь конкретно этому парнишке. Придётся прислушаться к наставлениям Петра Алексеевича: одно доброе дело в день — это не так уж и сложно. Решительно подошла к мальчишке, спрятав жалость, которая ему, как и мне, совершенно не нужна. Придала голосу холодной бесстрастности, словно для меня это обычное дело и я только и занимаюсь тем, что помогаю бездомным.

— Пойдём со мной. Накормлю. Если не побрезгуешь.

— Не брезгливый. Правда накормишь и ничего не потребуешь взамен? — мальчишка чуть наклонил голову и посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей.

Серьёзный взгляд серых глаз будто проник в самые дальние уголки души и вывернул наизнанку. Меня измерили и взвесили, определяя степень честности и искренности.

— Не потребую. Идёшь? — заставлять его не стану, он сейчас в том возрасте, когда за свои действия и поступки несут полную ответственность. В общем, не маленький и может попытаться найти разовую подработку. Совсем не обязательно начинать карьеру попрошайки, тарелку супа можно заработать и другим способом. Иногда я подрабатывала ночной уборщицей, без официального трудоустройства. Пока ещё не совсем потеряла надежду найти работу, наиболее соответствующую моей квалификации.

— Да. Иду.

Эджей благополучно покинул территорию базы. Часть дороги прошёл пешком, часть — на попутках, прежде чем добрался до города. Здесь он два дня и за это время смог добыть одну булочку. В помойках рыться брезговал, но был близок к тому, чтобы воспользоваться столовой для крыс и тараканов. Девушка при всём желании не могла напугать его или вызвать чувство отвращения. Шрамы — это не то, чего следует стесняться, он видел и более отвратительные вещи. Кушать хотелось очень сильно, казалось, в желудке образовалась чёрная дыра, готовая поглотить всё, что в неё забросят.

— Как тебя зовут?

— Кара, — ответила я, не оборачиваясь.

— Что за странное имя такое? Ты не Кара. Есть другое имя?

— Чего привязался?

— Сама позвала.

— Действительно сама. Моё полное имя Кармила, — я замедлила шаг, поравнявшись с парнишкой, чтобы отследить его реакцию на имя, — но все зовут Кара.

— Мила тебе подходит больше, — он не думая, назвал ту часть имени, которым меня называли большую часть жизни.

— Ты сейчас серьёзно?

— Не имею привычки врать и обманывать, но если тебе не нравится, будешь Ками.

— Как скажешь, пусть будет так. Звучит вроде неплохо. А ты у нас кто?

— Эджей. Просто Эджей.

— Пришли, просто Эджей.

Поднявшись на лифте, мы вошли в квартиру, и я провела гостя в ванную комнату.

— Мой руки. Там возьмёшь полотенце, — я указала пальцем на шкафчик.

Сама отправилась на кухню разогреть суп, только вчера сварила целую кастрюлю. Пётр Алексеевич любит домашнюю еду, а мне несложно. Поставила тарелку с рассольником на стол и нарезала хлеб. Положила в блюдце нарезку из колбасы и сыра. Подумала и поставила кастрюлю с водой, чтобы сварить пельмени.

Эджей ел быстро, быстро глотал, сам себя одёргивал, стараясь не торопиться, но голод побеждал. Пока заваривался чёрный чай из запасов Петра Алексеевича (я предпочитала кофе, но он как всегда неожиданно закончился), он добрался до дна второй тарелки с супом. Вылизывать не стал, видимо, воспитание не позволило.

— Лучше стало?

Эджей икнул и виновато улыбнулся.

— Ты не представляешь, какое это блаженство.

— Сейчас отдышишься, и продолжим, у меня есть невероятно вкусный торт. Обязательно надо его съесть.

— Я очень даже за это столь нужное дело. Хочешь, уберу все твои шрамы? — неожиданно предложил он.

— Ты что, волшебник? Взмахнёшь палочкой-выручалочкой и готово?

Его предложение не показалось обидным. Своим отношением ко мне он напоминал соседа. Пётр также спокойно смотрел на моё уродство и не видел его. Рядом с ним и я забывала о шрамах. Эджей сказал о шрамах так, будто это обычное дело и уж точно не то, из-за чего стоит переживать.

— Нет, но могу помочь. Когда надумаешь, только скажи.