По закону перелетных птиц
Шрифт:
Лерга тяжело вздохнула:
– Смотря какой нужен вариант.
– А их несколько? – вскинула брови чародейка.
– Два. Честный и цензурный.
– Хм… Смешай их как-нибудь.
Лерга помолчала, подбирая слова. Пламя негромко, уютно потрескивало в камине.
– Ну… Выглядит это примерно так: кухарка целый день сплетничает со всеми подряд, в перерывах между сплетнями порой умудряясь что-нибудь бросить в котел. Полюбовавшись на то, как это все готовится, я понимаю, почему все местные фрейлины сидят на строжайшей диете. Знание хотя бы
– О чем хоть сплетничают? Это ведь тоже полезный источник информации. Хоть и не всегда достоверный, но в общем и целом… Ничто из ниоткуда не берется.
– Ну-ну, – с сомнением протянула Лерга. – Ценной информации я почерпнула много! В частности, сколько золота королева-мать тратит на гламарию, какие фрейлины слишком часто захаживают по ночам в королевскую опочивальню, чтобы сменить лучину, и что Марьянка-дура, разменяв шестой десяток, спускает все жалованье на зелья: омолодиться хочет.
– Лучший способ борьбы со старостью – это смерть, – веско заметила Ристания. – Что-нибудь еще? Столь же животрепещущее?
– Еще меня искусала эта чертова собака и весь день доставал придурок-разнорабочий, из-за которого все и случилось, – угрюмо закончила перечень неприятностей Лерга.
– Разнорабочий? – Ристания тонко улыбнулась возмущению дисцитии. – Хоть симпатичный?
– Не знаю, наверное, – мрачно буркнула та.
– Так чего же ты возмущаешься?
– Да потому что дурак дураком, двух слов связать не может! Только «бе» да «ме». Как из-за угла мешком ударенный!
Чародейка искренне и звонко рассмеялась. Лерга обиделась еще больше.
– Ну а чего же ты хотела, долена? – усилием воли изгоняя остатки клокочущего в груди смеха, спросила Ристания. – Если бы при дворе повысилось искусство вести беседу, то резко понизилась бы рождаемость!
– Ну а я-то тут при чем?
– Как это – при чем? Новое лицо. Молодая, симпатичная, неглупая… Таких здесь не пропускают.
– Ну-ну, осталось сказать, что этот тип и собаку на меня специально натравил! – недовольно поморщилась Лерга. – Для привлечения внимания, так сказать…
– Все может быть, все может быть… – задумчиво покачала головой чародейка. – Впрочем, мы увлеклись, а еще одной бессонной ночи мои нервы не выдержат. Так что за работу.
Уж чего-чего, а работы хватало. Проявив несказанные душевные качества, Ристания даже пожалела Лергу и сама принесла ей стопку книг, сложив их горкой возле кресла. Дисцития с сомнением приподняла одну за корешок. Переворошила всю пачку. Никакой логике в подборе жанров и направлений не было: от прошловековой беллетристики до научных трактатов в изложении и поныне здравствующего домна Растора.
– А что мы ищем?
Ристания неопределенно пожала плечами:
– Найдем – узнаем.
Нечего сказать, вдохновляющее начало работы…
За несколько часов чародейки успели перерыть с полсотни свитков, книг, фолиантов и растрепанных справочников, но ничего хоть мало-мальски ценного для себя не отыскали.
Камин успел прогореть, зашедшая пару раз служанка кое-как смахнула с корешков пыль и по просьбе Ристании принесла дров и две чашки чая. Чай остыл, а работа так и не сдвинулась с мертвой точки.
– Что за идиотизм, – уныло глядя в одну точку, простонала Лерга, – третью книгу листаю, а начало везде одно… Да и половина текста словно списана подчистую! А между тем авторы вроде бы разные, да и заглавия…
– А кто первый украл – тот и автор, – небрежно махнула рукой Ристания. – Текстологический закон, или как там его…
– Текстологический закон? – недоуменно повторила дисцития. – Это что, официальная легализация плагиата?!
– Нет, – устало улыбнулась чародейка. – Скорее научное понятие… Звучит примерно так: если в двух и более текстах есть совпадающие элементы и есть отличия, то у этих текстов был общий первоисточник.
– Ни черта не поняла, – поморщилась Лерга.
– Ну… смотри: в Митьессе, насколько я знаю, господствуют три примерно равноправных диалекта – так?
– Так.
– При этом около трех четвертей лексики у них совпадает, так что для понимания вполне достаточно знать какой-то один, правильно?
– Ну.
– А почему они похожи?
– Так это даже детям известно, – фыркнула Лерга. – До войны Семи Королевств здесь был единый прамитьесский, как его сейчас называют, язык. Потом мы одно время проигрывали, королевство поделили на три части, доставшиеся разным противникам, и с полвека Митьесса жила раздробленно. А потом снова собралась, но три провинции, как выяснилось, говорят на несколько разных языках. А переучиваться, разумеется, никто не пожелал – вот и мучаемся до сих пор.
– С текстами примерно так же, – кивнула Ристания, с неподдельным интересом выслушав экскурс в историю. – Представь, что был некий «пратекст», который не сохранился, вот с него-то по кусочкам и списывали эти халтурщики, чьи имена теперь гордо красуются на обложках.
– А зачем?
– А затем, что упор на приличный авторитет еще никому не повредил, – отрезала ведьма, залпом допивая чай и со вздохом открывая следующий фолиант.
Лерге ничего не оставалось, кроме как последовать ее примеру.
Случалось напарываться и на интересные вещи, как, например, личные письма его высочества Люмена к своему венценосному брату. Тонкое, точно сбалансированное сочетание традиционно возвышенного слога и безукоризненного следования законам искусства письма, талантливо приправленное вкраплениями уместной и ловко завуалированной лести, заставило уважительно хмыкнуть даже Ристанию, до сих пор весьма скептически относившуюся к художественной ценности просматриваемой ими макулатуры.
– Правду говорят, что в письмах умного человека отражается характер тех, кому они адресованы, – задумчиво протянула ведьма.