По зову сердца
Шрифт:
– С Михаилом Макаровичем? – повторил Ермолай и задумался, разминая соленый груздь. – Оно, знамо, можно… но тогда надыть сейчас отправляться.
– Это далеко?
– Не так далеко, как путано.
– Ну что ж, пойдемте, дедушка, – поднялась Вера.
– Нет, Настюша. Ты оставайся дома. Тебе туда ходить не след… Если надо, так он и сам сюда придет. А ты ложись. Не бойся!.. – Ермолай поднялся из-за стола и стал собираться.
Вера молча принялась убирать посуду. Подпоясывая веревкой рыжеватый зипун, Ермолай подошел к ней.
– Ты не бойся. У нас, слава богу, пока что спокойно.
Проводив старика, Вера заперла двери и легла, но заснуть не могла; то ей казалось, что кто-то ходит вокруг дома, то что-то шуршит на чердаке. Но все же усталость взяла свое, и она задремала, но тотчас же очнулась, дрожа от страха: ей приснилось, что Ермолая схватили гестаповцы, что она бежала изо всех сил за Василием, но сама попала в засаду…
На дворе послышались шаги. Вера прислушалась. Похоже было, что шел не один человек. Она быстро надела юбку, кофточку и, босая, бросилась к двери, полагая, что это возвращался Ермолай с Михаилом Макаровичем, но, схватившись за крючок, остановилась: ведь дедушка наказал, не услышав тройного стука в последнюю раму, не открывать. Она приподняла краешек занавески. На дворе стояли двое. Один подошел к окну и, расставив локти, прижался к стеклу. Вера замерла.
– Темно, как у арапа в… Спит, стало быть.
– Стучи!
Забарабанили по раме, по стеклам.
– Значит, нет дома, – услышала Вера тот же хриплый голос.
– А куда же девка делась? Девка должна быть дома, – возразил другой.
– А он мог и с девкой уйти.
– Не мог. Дверь закрыта изнутри.
– У него щеколда. Он ее крюком открывает. Давай еще подождем. Садись.
Вера поняла – это враги. Застучали зубы, но через минуту она взяла себя в руки, лихорадочно обдумывала, как выбраться отсюда.
– Чего ж сидеть-то? А може, девка притаилась? – возразил другой. – Давай попробуем, може, и откроем…
«Что же делать? Выйти в сени, притаиться у двери и прошмыгнуть, когда они войдут в избу? Спрятаться под полом или под печкой?»
Но перед ней встал образ деда Ермолая, а как же он? Надо его предупредить. И Михаила Макаровича. Иначе попадутся.
И Вера решила уйти. Она на цыпочках прошмыгнула в горницу, приподняла черную бумагу на окне, провела по раме рукой. Рама была глухая и закреплена снаружи. Такой же оказалась и другая.
А в сенях скрипело и скрежетало. На размышления не было времени. Вера схватила сапоги и кацавейку, тихо открыла дверь и, протянув руку, пошла искать ход на чердак. Наткнувшись на громадный сундук, она взлезла на него, нащупала лестницу. Забравшись на чердак, отыскала наиболее широкий развод жердей подрешетника и принялась дергать солому, намереваясь выбраться на крышу, а там соскочить в огород. Но вдруг в окне фронтона сверкнул огонек. Вера вздрогнула: «Цигарка?» Сжав до боли кулаки, так что ногти впились в ладони, она замерла, ожидая окрика или нападения. Но огонек пропал и тут же вновь вспыхнул на том самом месте. Изогнувшись в три погибели, Вера забралась под самую стреху. А цигарка на том же месте то вспыхивала, то угасала. И вдруг девушка догадалась: звезда!.. Окно! – Вера протянула руку вперед, смело пошла на «звездочку».
– Эй! Кто дома?!
Вера замерла.
– Спрятались, что ль?! – крикнул тот же голос, и снова вспыхнула спичка. – Посмотри здесь, а я пойду в избу.
– Митяй! Смотри, лестница на чердак!
Услышав это, Вера протиснулась в окно и, ухватившись за карниз, качнулась, нащупала ногами стену. Вдохнув холодный воздух весенней ночи, прыгнула прямо на вскопанную грядку. Прыгнула удачно. Благо, хата деда Ермолая невысокая. Не мешкая, понеслась в темноту.
Вот поле, кусты – спасена! Вера остановилась, обдумывая, как предупредить деда Ермолая. В кустах у дороги опустилась на землю и, прислушиваясь к каждому шороху, стала зорко смотреть по сторонам.
Вскоре послышалось сдержанное покашливание. Вера, вздрогнув, привстала на колени. За черными силуэтами кустов кто-то двигался. «Дедушка?» Вера поднялась и, осторожно ступая, пошла навстречу человеку.
– Кого бог послал? – донесся похожий на шелест ветерка голос Ермолая.
– Дедуш… – приблизилась к нему Вера. – Домой нельзя, там враги!
– Враги, говоришь? Ночью? Давненько такого не бывало, Настенька, давненько. Ну, что ж, придется еще раз проучить, – спокойно сказал Ермолай.
– Искали меня, дедушка…
– Кто ж успел это сбрехнуть? – раздумывая, промолвил старик. – Значит, завелась у нас в деревне погань. Завелась, проклятая… Ну, что ж, придется выводить. Кто ж тебя видел? Кто мог донести?..
Только теперь Вера рассказала о том, что соседка показывала его дом. Несколько минут Ермолай молчал, взвешивая создавшееся положение.
– Нет, Настюша, соседка не могла. Это кто-то другой… Одно, милая, ясно, что домой идти не надыть. Давай присядем да потолкуем. Заморился, Настенька! – и опустился на большую кочку, Вера села напротив него.
– Михаил Макарович тебе кланяется и наказал тебя и твою товарку отвести на станцию в поселок кирпичного завода, к Устинье Коржевой, муж ее в германскую еще погиб. Помни, «племянницами» вы ей будете приходиться. А пришли вы с Занозной, станция такая есть на Вяземской дороге. Дома вещи сгорели от бомбежки. «Пусть, – говорит Макарыч, – они там обживаются, осматриваются. На станцию в город пусть ходят». А на будущей неделе обещал он вас навестить сам… А Василий, – как знаю, Климом зовете? – так он будет жить у сапожника Архипа Якимовича. Архип его грузчиком на станцию аль на склады устроит.
Ермолай, по-стариковски опираясь руками о колени, встал и, размашисто шагая, пошел. Вера – за ним. Шли они тем же путем, каким Вера пришла в деревню. Выйдя в прогон, старик пошел прямо. У длинного сарая он свернул на огород и пошагал к черневшей избе. Подойдя к окну, Ермолай прислушался и трижды стукнул в раму. Из-за двери шамкающий голос спросил:
– Кого бог несет?
– Харитоныч, открой! – тихо сказал Ермолай.
Дверь отворилась.
– Чего ты ни свет ни заря?
Ермолай шепотом рассказал Харитонычу о полицаях.