По зову сердца
Шрифт:
– Здорово в караульной живут, коль у них, в затишье, такой запас сердешной, – прогнусавил с полным ртом каши бородач.
– Надо полагать, у них справный старшина, – ответил Сеня. – Так вот за обедом они решили отблагодарить ленинградцев и загрузить самолет своим красноармейским пайком…
– А мы что – не можем? – соскочил с нар Степа.
– А это зависит от вас, – подхватил Сеня. – Как решите, так и будет. А когда я буду на кухне, передам ваше решение начпроду и попрошу его наш паек погрузить в самолет.
Землянка зашумела:
– Конечно!
– Правильно!
– Какой
– Я предлагаю полтора пайка! – выкликнул Куделин. Он давно собирался «отличиться», да ему все мешали. Теперь же подобрал момент. В душе теплилась надежда, что кое-кто станет отнекиваться, а он, Куделин, будет настаивать на своем и тем самым выделится из остальной массы, и начальству это станет известно. Да не тут-то было. Землянка без колебаний его поддержала.
Куделин, моя котелок, косил глазами на Семена и думал: «Здорово у него получилось. Вот бы мне так!» И он спросил его:
– Это тебе комиссар поручил?
Сеня от удивления вытаращил глаза:
– Зачем же? Я сам.
Когда Железнов и Хватов вернулись к себе, в их землянках беспрерывно зуммерили телефоны. Звонили командиры и комиссары частей, сообщали, что из рот и батарей поступают заявления об отчислении двух– и трехдневного пайка для ленинградцев. И красноармейцы просят их подарок и письма отправить этим же самолетом.
– Слыхал, Фома Сергеевич? – связался Железнов с Хватовым. – Мы-то с тобой ломали голову, как бы все сделать политичнее и доходчивей, а солдаты сами, без нас, все просто и толково решили. Это, дорогой комиссар, до глубины души меня трогает…
– Меня тоже, – ответил Хватов.
– Прикажи редактору все это учесть, и пусть в газете дает передовицу, а для красноармейских сообщений – целую полосу. Да пусть часть писем и корреспонденций пошлет в «Красноармейскую правду».
– Могу обрадовать. Я уже получил первую весточку – корреспонденцию красноармейца Куделина, называется «От всего сердца». И есть от сердца очень много других.
Не только дивизионные газеты, но и «Красноармейскую правду» захлестнул поток красноармейских статей и простых писем, с солдатской добротой раскрывающих благородное дело воинов дивизии Железнова. С быстротой молнии эта весть разнеслась по всему Западному фронту, и вслед за самолетом, загруженным на обратный рейс солдатским пайком, фронтовым командованием было отправлено ленинградцам к «дороге жизни» на Ладожском озере несколько эшелонов с пайком, отчисленным воинами Западного фронта.
С самолетом Яков Иванович послал Илье Семеновичу посылку, вложив туда сухари, сахар, консервы, несколько кусков копченой колбасы, две буханки хлеба и две бутылки «Московской». Поверх всего этого положил письмо, а на этикетках бутылок написал: «На доброе здоровье, дорогой мой старина!»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Андрей Александрович Жданов вернулся с передовой рано утром и направился прямо к себе в штаб фронта.
– Здравствуйте, товарищи! – Андрей Александрович их знал (один из них Георгий Борисович Киселев, парторг завода, где директором И.С.Семенов, а другой – Филипп Иванович Звонарев – старый рабочий, бригадир сборочного цеха).
– Что это вы ни свет ни заря? Заходите, – отворил Андрей Александрович дверь в кабинет. – Что-нибудь случилось?
– Да, Андрей Александрович, случилось, – сокрушенно качнул головой Киселев. – Илья Семенович сбежал.
– Как сбежал? Куда?
– Известно куда – на завод. Прямо в больничном пришел, – повествовал Звонарев.
– В халате? – встревожился Андрей Александрович, вспоминая пронзительный ветер.
– Нет, в пальто. Там, в госпитале-то, ведь их тепло одевают. Правда, ему верхнее не давали, так он в тихий час у товарища по койке «позаимствовал», – усмехнулся Звонарев. – Вызвали меня в кабинет директора. Смотрю – он. Я аж ахнул. А он как ни в чем не бывало: «Не пугайся, друже. Это я». Посоветуй, пожалуйста, что с ним делать-то?
– А вы мое письмо ему передали? – Жданов глядел на Киселева.
– В тот же день. Сам его отвез.
– Он читал?
– Читал.
– Ну и что?
– Что? Страшно и говорить, – поперхнулся Киселев. – Соскочил с кровати, да как трахнет кулаком по тумбочке. «Отставка?! На пенсию?! Нет, дорогие мои, рано! Пока враг на нашей земле, со своего поста не уйду. Я совершенно здоров. Вези меня домой, и никаких гвоздей!»
Тут, на мое счастье, пришла его дочь Лидия, так он немного поутих. Даже спросил, отправили ли мы подарки Западному фронту. И так потихоньку, постепенно Лидия, в конце концов, уговорила его.
– Уговорила! – съязвил Филипп Иванович. – А он на другой же день и на завод. Посмотрели бы вы на него, Андрей Александрович, мощи одни. А еще хорохорится. Вот вы ему кое-что из харчишек присылаете, а разве он их ест? Боже упаси! Все в ящик – такой у него на кухне у буфета стоит – прячет для внучат. Внучатами он себя в могилу вгонит. Лидия Ильинична его и просит, и ругает, и молит, и ребят-то своих журит, а он все равно свое: мол, мы что? Уходящее поколение, а их надо беречь. Ведь им коммунизм строить… Я, Андрей Александрович, вот что придумал: его надо немедленно эвакуировать куда-нибудь подальше, где хлебнее. А это сделать можете только вы.
– Эвакуировать? – задумался Андрей Александрович. – Пожалуй, вы правы. – И взглянул на порученца, давно порывавшегося что-то доложить. – Что у вас?
– Из Москвы вернулся наш самолет, полностью загруженный красноармейским пайком – подарок воинов Западного фронта…
– Красноармейским пайком? – Андрей Александрович выразил удивление.
– А это вот оттуда почта, – порученец протянул Жданову целую горку солдатских треугольников, поверх которых лежало письмо Военного Совета Западного фронта. Андрей Александрович тут же прочел его.