Победа на Янусе (сборник)
Шрифт:
Шенн, ошарашенно взирая на это представление, увидел, как, несмотря на кажущийся беспорядок, груда иголочек, рассыпавшаяся по гладкой поверхности, стала превращаться в упорядоченный разноцветный узор. Он ломал голову, каким образом получился этот искуснейший трюк.
Трое аборигенов склонили голову и начали изучать узор из тоненьких иголок, их юная подчиненная тоже наклонилась вперед, с искренним интересом рассматривая причудливый рисунок и еле сдерживая свое любопытство в присутствии старших. Теперь между Шенном и чужаками возникло нечто вроде занавески. Связь, возникшая между ними вместе с его появлением в зале с черепами, внезапно прервалась.
Взметнулась вверх рука, сверкнув драгоценностями и браслетом, охватывающим ее запястье, затем последовал еще один взмах — и вспыхнул огонь. Пальцы бросали иголки обратно в чашу; четыре пары желтых глаз снова смотрели на Шенна, однако занавесь, разделяющая их, еще не исчезла.
Молодая волшебница взяла чашу у старшей, затем довольно долго стояла неподвижно, сжимая чашу ладонями, сосредоточив на Шенне свой странный взгляд. Потом подошла к нему. Одна из сидящих за столом вытянула свою короткую лапу.
На этот раз Шенну не удалось взять себя в руки, когда он явственно услышал голос. И этот голос не принадлежал ему. Он застыл от неожиданности, увидев, как самый старый, пожелтевший от времени, череп на левом краю стола задвигался. И задвигался, потому что его челюсти то открывались, то закрывались, издав слабое блеяние, состоявшее из двух или трех слов.
Молодая обитательница Колдуна подняла лапу. На этот раз ее пальцы сложились в манящем жесте. Шенн приблизился к столу, но он не смог заставить себя подойти совсем близко к говорящему черепу, даже когда тот перестал вещать.
Шенну предложили взять чашу со сверкающими иголками. Это по-прежнему нс было телепатическим посланием, но он сумел догадаться, что им от него нужно. Коснувшись чаши из кристалла, он не ощутил холода, как ожидал: нет, скорее чаша оказалась теплой, словно он дотронулся до живой плоти. И разноцветные иголки, заполняющие ее на две трети, беспорядочно лежали внутри.
Шенн сосредоточился, чтобы как следует вспомнить церемонию, которую аборигены устроили перед первым разбрасыванием иголок. Самая старшая из них обнесла чашей черепа по очереди. Черепа! Однако Шенн не был специалистом по черепам. Все еще прижимая чашу к груди, он смотрел вверх через стены, на карту звезд на потолке пещеры. Так-так… это созвездие Рамы, а слева от него, чуть-чуть ниже — система Тира, которая изменила его, Шенна. Пустой, бесцветный мир, оставивший очень мало приятных воспоминаний, но все равно Шенн Ланти был его частицей. Терранец поднял чашу к свету, обозначающему бледное солнце Тира.
С кривой ухмылкой он опустил чашу и с презрительным выражением на лице протянул ее говорящему черепу. И тут же он осознал, что этот жест подействовал на чужаков словно удар током. Сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее чаша закачалась из стороны в сторону, а иголки стремительно задвигались внутри, смешиваясь друг с другом. И как только Шенн увидел это, он перевернул чашу и высыпал на стол все ее содержимое.
Абориген, передавший ему чашу, оказался тем самым, кто несколько минут тому назад ударял по дну ее, вызвав тогда сверкающий дождь из иголок. К удивлению Шенна, высыпавшиеся иголки снова составили причудливый узор, но вовсе не такой, какой получился у волшебников. Туманная завеса между ними исчезла окончательно; и они опять могли телепатически общаться.
— Быть по сему, — произнес абориген, сидящий в середине и водя четырехпалой лапой поверх иголок. — Что читается, то и читается.
Опять лозунг. Шенн «услышал» ответ, который хором проговорили остальные.
— Что читается, то и читается. Спящему — сон. Пусть этот сон понимается как он есть, а это есть жизнь. Пусть этот сон будет для спящего обманом, а все остальное забыто.
— Кто может узнать мудрость у Старейших? — спросил самый старший. — Мы те, кто читают послания, посылаемые ими, благодаря их милосердию. Они приказывают нам делать странные вещи, человек: открыть тебе дорогу наших посвященных к завесе иллюзий. Она всегда была закрыта для особей мужского пола, которые засыпают без умысла и не способны отличить правды от лжи, которым не хватает смелости направить свои сны к истине. Делай так, если сумеешь! — Тут Шенн почувствовал легкую насмешку вместе с чем-то еще, что казалось сильнее презрения, но слабее ненависти и тем не менее было враждебным.
Ведьма вытянула лапы, и теперь Шенн увидел на медленно сжимаемой ладони диск, точно такой же, какой показывал ему Торвальд. В первые секунды им овладел страх, но это длилось какое-то мгновение; затем наступила тьма, совершенная тьма, чернее любой ночи, которую ему довелось когда-либо увидеть.
И снова свет, странный, мерцающий зеленоватый свет. Стены с выстроенными в ряд черепами исчезли; теперь Шенн больше не видел ни стен, ни здания, окружающего его. Он медленно брел вперед, и его сапоги утопали в песке, таком мягком, атласном песке, окружавшем островок, лежащий в пещере. Но Шенн не сомневался, что он не на этом острове, даже не в этой пещере, хотя высоко-высоко над ним куполом возвышался ее потолок. Он находился совершенно в другом месте.
Источник зеленого мерцания был слева от него. Почему-то ему очень не хотелось поворачивать голову, чтобы посмотреть на то, что источало этот жутковатый свет. Это могло привести его к действиям. Тем не менее Шенн повернулся.
Вуаль, завеса, волнистая зеленая завеса. Ткань? Нет, скорее туман или свет. И все это зависело от какого-то источника света, находящегося высоко над его головой и скрывающегося в тумане; завеса, явившаяся препятствием, которое он должен преодолеть.
Несмотря на нервное напряжение, Шенн двинулся вперед, уже не способный к отступлению. Когда он проходил сквозь эту загадочную дымку, то поднял руку, чтобы защитить лицо. Завеса оказалась теплой, и этот газ (если это был газ), несмотря на то что сплошь состоял из тумана, не оставлял на его коже ни капельки влаги. И это оказалось не вуалью или завесой, потому что, уже углубившись в ее туманную суть, Шенн не видел ее конца. Он пробирался вперед на ощупь, как слепой, не видя перед глазами ничего, кроме вздымающихся зеленых воздушных колонн, то и дело останавливаясь и опускаясь на колени, чтобы ощупать песок под ногами, дабы удостовериться в реальности своего путешествия.
Так и не встретившись по пути с опасностью, Шенн решил отдохнуть и расслабиться. Его сердце почти не работало; он настолько изнемог, что у него не хватило бы сил вытащить нож или шокер. Он понятия не имел, где он и зачем сюда пришел. Однако он не сомневался, что все это было неспроста, ибо вслед за ним шли обитатели Колдуна. «Дорога посвященных», — сказала их главная. Тогда у Шенна и возникло твердое убеждение, что эти слова были некой проверкой, придуманной аборигенами.
Пещера с зеленой завесой — его память пробудилась. Господи, да это же сон Торвальда! Шенн остановился, стараясь вспомнить, как офицер описывал это место. Выходит, он воплотил в жизнь сон Торвальда! Интересно, а вдруг именно сейчас офицер в свою очередь живет сном Шенна и взбирается в одну из ноздрей горы-черепа?
Зеленая туманная бесконечная дымка. И Шенн, заблудившийся в ней. Долго ли еще он будет бродить, как призрак, в этом тумане? Он попытался прикинуть, сколько времени пролетело с тех пор, как он угодил в водный мир усеянной звездами пещеры. Он понимал, что он не ел, не пил и не хотел ни того ни другого… да и сейчас не хочет. И все-таки он совершенно не ослаб; напротив, еще никогда он не испытывал такой неутомимой энергии, которая овладела его тщедушным телом.
Неужели все это было сном? Как он тонул, а потом его несло подводным кошмарным потоком? Нет, все-таки во всем этом была какая-то определенная схема, точно так же, как в том узоре из иголок, рассыпанных по матовой черной столешнице. И одно логически вело к другому; из-за этого специфического узора из иголок он очутился именно здесь.