Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов
Шрифт:
Умы редакторов фронтовой печати вплоть до лета 1944-го, естественно по указанию свыше, занимала тема второго фронта. Мы не знали, что происходит наверху, какие дипломатические баталии разворачиваются между Сталиным и союзниками по поводу открытия второго фронта. О втором фронте мы узнавали часто и от немцев, конечно, с известной долей лжи. Правда, в 1942-м Сталин в своем праздничном октябрьском выступлении попытался объяснить причины поражений Красной Армии отсутствием второго фронта. В 43-м немцы писали в разбрасываемых по полям, где проходил фронт, листовках о разногласиях между Сталиным и Черчиллем. В начале 44-го убеждали, что союзники нас обманули и никакого второго фронта не будет. Прямо так и писали: «Обманули Сталина
Как же реагировали командиры и мы, солдаты, на то, Что открытие второго фронта затягивается? Постепенно рождалось непонимание происходящего и даже некоторое недоверие к союзникам. Всем сверлила душу простая и понятная мысль: откладывание открытия второго фронта затягивает войну, а это означает новые потери. Красная Армия истекает кровью, а они, союзники, отделываются обещаниями, мясной тушенкой и армейскими ботинками… Фронтовая печать и комиссары постоянно подогревали такие настроения, как только могли. Вот пример из армейской печати. Приводится разговор двух бойцов. Один спрашивает: «Как быстрее открыть второй фронт?» Другой отвечает: «Нам, пожалуй, помогут до него поскорее добраться американские ботинки».
Кто из фронтовиков знал тогда об огромных масштабах военных поставок союзников СССР. Без ленд-лиза Красная Армия вряд ли была способна долго воевать.
Но вот на переднем крае появились американские танки, самолеты, знаменитые «студебеккеры», «виллисы». Солдаты повеселели. День высадки союзных войск в Нормандии — 6 июня 1944 года — стал праздником для фронтовиков. Приведу несколько шуток, ходивших среди солдат в военное время и отражающих тогда новые бодрые настроения. «Студебеккер» («студер», как его называли солдаты) — надежный фронтовой автомобиль, коренным образом изменивший передвижение советской пехоты и артиллерии, любовно называли «Парень с ветерком». Когда в небе появлялись американские самолеты «Аэрокобра», солдаты крепко сжимали кулаки и, задрав головы кверху, радостно кричали: «Дайте, ребята, немцам яду посильнее!» Кто-то из солдат, глядя на американские самолеты в небе, рассказывал, что на них летали наши лучшие пилоты. Это была правда. К примеру, на истребителе «Аэрокобра» с 1942-го до конца войны летал прославленный советский ас Александр Покрышкин.
Красная Армия теряет свой облик
Постепенно в Красной Армии начались перемены, о которых раньше никто не думал, а на первых порах был не ясен их смысл. Слова «красноармеец» и «боец» заменили словами «солдат и «рядовой»; одновременно появились «офицер», «офицерский состав»; стала устанавливаться преемственность с дореволюционной армией и военной историей России.
Все чаще упоминались Суворов, Кутузов, Брусилов, Ушаков, Нахимов и другие полководцы и флотоводцы. Постепенно стали исчезать введенные в годы революции и Гражданской войны наименования «Красная Армия», «Красный Флот», уступив место «Советской Армии», «Советскому военно-морскому флоту». И уж совсем ошеломляющим явился Указ Президиума Верховного Совета СССР о введении погон в Вооруженных силах страны. Зимой 1943 года погоны украсили форму советских воинов. Эти перемены были значительны, словно вместе с ними начинался новый период войны. Правда, некоторые солдаты говорили тогда: «Какая разница — хочу так, хочу этак: командир или офицер?» Кто-то порадовался: «Может, ребята, теперь офицеры станут меньше материться и лучше командовать, чем раньше командиры?»
В те годы можно было услышать не только от солдат, но и от офицеров, что жизнь после войны изменится к лучшему, и часто солдаты связывали это с надеждой, что отменят колхозы. Несмотря на строгую военную цензуру писем, до фронта доходила информация — как жилось на селе. И если, как утверждает советская пропаганда, без колхозов мы не выдержали бы натиск врага, то с такой же уверенностью можно считать, что никакое другое землеустройство не смогло бы так обирать крестьян, как это делалось через колхозы. В годы войны село стало типичной некрасовской деревней, с ее нищетой и произволом местного начальства, которые с трудом можно было оправдать невзгодами военного времени.
Нас переодели в новую форму с погонами. Мы глядели друг на друга с изумлением: погоны на плечах… Такое раньше видели лишь в театре или на экране в кино. Привыкли быстро и испытывали гордость.
Особая заслуга «солдатского телеграфа» состояла в осведомлении солдат о характере, способностях и профессиональных качествах их командиров. Что собой представляет командир: «палочник», то есть тот, кто бьет подчиненных палкой, мордобойщик, матерщинник, расстрельщик? Или и то, и другое, и третье? «Глухарь» или отец-командир? «Сухарь» или добрейшая душа? Удалой мужик или «заяц-трусишка»? Важно было знать, на что командир способен. Шевелит ли мозгами? Как он относится к начальству: по принципу «Чего изволите?», «Есть, будет сделано!» или «Подумаю». К этим характеристикам часто прислушивались и сами командиры. О палке командующего Калининским фронтом И.С.Конева ходили легенды. Силу ее испытали многие командиры. Командира 4-го Украинского фронта Еременко признали самым крупным мордобойщиком Красной Армии. Генерал часто оправдывал свои скверные действия и поступки разрешением Верховного.
При Сталине цена человеческой жизни упала так низко, как никогда прежде в России. В других государствах, участвовавших во Второй мировой войне, мифологизировались герои, уничтожавшие множество неприятельских солдат, танков, самолетов, кораблей, но отнюдь не ценой собственной жизни. Исключением были только японские «камикадзе». В этом отношении Сталин и его генералы вполне разделяли самурайскую традицию, согласно которой главное для воина — героически погибнуть в бою, а не сохранить свою жизнь, чтобы продолжать уничтожать врагов.
Если танкистам удавалось на поле боя спастись или выскочить из разбитого и горящего танка и под огнем противника добраться в целости до «своих», то смершевцы их обвиняли в преступлении. «Как же так: бросили танк!» Или, например, когда без разрешения начальства открывали артиллерийский огонь, такую ситуацию рассматривали и квалифицировали как преступление, хотя в этом была необходимость.
В советской системе люди были винтиками, и казалось, что их так много, что можно без труда пожертвовать миллионом-другим. Слова Еременко о Жукове: «Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5–6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру», применимы почти ко всякому советскому полководцу, начиная с Верховного.
Откуда добывал сведения «солдатский телеграф»? Какими, никому не ведомыми, тропами они добирались до солдатской массы? Об одном таком случае, в котором я непосредственно участвовал, расскажу.
Вдруг полк, где я служил, подняли по тревоге, и через пару часов уже вся дивизия двинулась ускоренным маршем к ближайшей станции. Шли всю ночь, не зная — куда и зачем нас ведут? Что если гитлеровский зверь вновь прыгнул на Москву? Тут кто-то припомнил слова комиссара: «Смертельная опасность нависла над страной: немец рвется к Волге!» Точку в самых различных слухах поставил «солдатский телеграф»: «Дивизию срочно отправляют под Сталинград!»
За ночь отшагали километров около тридцати. Ничего не объясняя, колонну остановили, направили в лес. Короткий отдых чуть-чуть оживил после нелегкого перехода. Затем завернули обратно вслед за ушедшей техникой и тыловыми частями. «Солдатский телеграф» тут же отстучал новую весть: «Сталин узнал о нас и приказал не снимать ни одного солдата из-подо Ржева!». Так я не попал в Сталинград. Известно, что в 42-м отправили под Сталинград около пятидесяти дивизий, в том числе несколько с Западного фронта. Нашу, еще формируемую, дивизию почему-то не тронули.