Победил Александр Луговой
Шрифт:
Александр ушел от тренера с жаждой немедленно приступить к тренировкам, бодрый, в самом боевом настроении. Но все же он не мог отделаться от грусти, которую оставило у него это посещение. Иван Васильевич выглядел таким больным, таким усталым...
Глава одиннадцатая
СПОРТИВНЫЕ БУДНИ
Время шло своим чередом. У Люси приближалась зимняя сессия, а за ней каникулы и во время каникул первенство вузов, у Александра — первенство
Встречи стали реже. Александр, стараясь наверстать упущенное во время командировки, ходил в зал ежедневно. Люся целые дни проводила в библиотеке, на консультациях, а потом мчалась в спортзал. Она похудела, под глазами залегли тени. Стала раздражительной, и настроения ее менялись чаще, чем обычно.
Все же порой Александр вырывался к ней на тренировку. Когда, примостившись в уголке, он наблюдал за Люсиными занятиями, у него наступало ощущение покоя. Она была здесь и будет здесь еще часа два. Конечно, это было не совсем свидание, но остальные проходили в такой спешке, что Александр был рад и такому. Люся, как она выразилась, «бросила пижонить» и занималась порой в каких-то немыслимых, по мнению Александра, шерстяных рейтузах, которые к тому же были ей слегка велики и сидели гармошкой. А он так любил смотреть на ее сильные, стройные, обтянутые черным трико или обнаженные ноги. Однажды, провожая Люсю после тренировки, он заметил, как бы между прочим, что ее тренировочный костюм не очень-то красив. Но Люся тут же отчитала его.
— Да? Некрасив? Ты знаешь, мне важны мои ноги, а не твой взгляд на эти ноги. Советую тебе сбегать в мюзик-холл на «Тик-так» — как раз они напротив твоего дома, в «Эрмитаже», выступали. А ко мне на тренировку можешь больше не являться. Бони! Рыцарь кулис!
Больше Александр об этом не заикался. Еле-еле уговорил Люсю разрешить ходить на ее тренировки.
Александру нравилась та атмосфера увлеченности, которая царила на занятиях у Елены Ивановны. Чувствовалось, что все здесь влюблены в свой вид спорта беззаветно и на всю жизнь. Все.
Прежде всего сама Елена Ивановна. В своей розовой кофте и синих брюках, порой не замечая, что прическа ее растрепалась, она лишь ненадолго могла усидеть или устоять на одном месте. Казалось, она одновременно присутствует во всех концах этого огромного круглого зала, окаймленного по стенам высокими зеркалами. Зеркала многократно отражали ее, и получалось, что много Елен Ивановн ходит по залу, всем давая указания, поправляя, ругая, хваля, радостно ахая или горестно вздыхая.
Она так много души вкладывает в свои занятия, думал Александр, что когда-нибудь заболеет. Люся вон только за себя переживает, так и то на ней лица нет, а Елена Ивановна — за двадцатерых! И не только она. Пианистка, Нона Владимировна, по четыре-пять часов не отходила от рояля. Ей бы самой заниматься, рассуждал Александр, с такой тренировочкой у нее должны быть железные пальцы и мышцы предплечья. Она играла беспрерывно. А когда наступали паузы, она все равно продолжала играть — уже что-нибудь для себя, для девушек, какую-нибудь хорошую музыкальную пьесу. И девушки обступали тогда рояль и внимательно слушали вдохновенную игру своей пианистки.
Девушки приходили самые разные. У Елены Ивановны было две группы, но сильнейшие, «примы», как она их называла, частенько занимались вместе с обеими. Причем никаких скидок им не делалось. Больше того, «примы» тренировались с еще большей одержимостью, чем все остальные.
Люся, например, ни минуты не стояла на месте. Пока очередная гимнастка выполняла свое упражнение, а все другие смотрели на нее, Люся успевала попрыгать с подкидной доски, лишний раз проделать какую-нибудь головоломную комбинацию с обручем, просто поработать у станка. Или позаниматься в уголке зала с какой-нибудь неудачливой подружкой.
В зале шумно. Гремит рояль, то и дело врывается в эту музыку звон падающего обруча, стучит подкидной мост, хлопает в ладоши и командует Елена Ивановна.
«Сюда направление, а не туда, куда ты? Почему ты вся в правом углу?! — кричит она потерявшей направление гимнастке. — Не так, не так, ой же! Трам-пара-рам-пара-рам... Легче, легче!» Елена Ивановна выбегает на середину зала и вдруг начинает легко подпрыгивать. Не совсем уж молодая и совсем уж не легкая, она в это мгновение преображается и обозначает движения так точно, красиво и образно, что гимнастке мгновенно становится ясно, что от нее требуется.
Нона Владимировна ненадолго покидает рояль — ее вызвали к телефону. Но тренировка продолжается в том же темпе, потому что Елена Ивановна оказывается прекрасной пианисткой.
Александр окидывает взглядом зал.
Вот в углу, лежа на мате и задумчиво покусывая ногти, высокая, гибкая девушка тихо перебирает поднятыми вверх ногами. Кажется, что она отдыхает, но это только кажется — она «работает», серьезно, сосредоточенно.
Рядом с Александром примостились несколько девочек лет одиннадцати-двенадцати. Их тренировка начинается позже, но они всегда приходят пораньше, чтобы посмотреть на «больших».
Одна из девочек внимательно считает на своих тонких, но уже сильных ножонках синяки. «Ой, вот смотри, Нинка, два свеженьких. Не было вчера». «Были», — равнодушно замечает Нинка. «Не были, говорю!»
Другая ругает свою толстенькую подружку: «Неграмотно как ты ногу поднимаешь. Размазня! Зачем нам зеркала поставили? Надо смотреть, как стоишь! Она на то и называется художественной, а не простой гимнастикой, чтобы стоять в красивой позе». «Сама ты поза!» — возражает толстушка за отсутствием других защитных аргументов.
Но когда начинает выполнять упражнение Люся, все замолкают и смотрят. Внимательно и очень строго — Елена Ивановна, с восторгом — подруги, затаив дыхание, выпучив глаза и потряхивая огромными бантами, — девчушки, что сидят рядом с Александром.
Как ни стараются, как ни выполняют отлично свои упражнения другие гимнастки, Люся на голову выше всех. Любимый Люсин предмет — обруч. Александр неизменно (хоть он видит Люсино выступление в сотый раз) поражается тому, что она проделывает с этим неудобным, все время норовящим удрать и зажить самостоятельной жизнью предметом. В Люсиных руках он живет и трепещет.
Вот он взлетает высоко к потолку, а Люся успевает проделать множество движений, прыжков, поворотов и, даже не глядя, протягивает руку. В точно назначенном месте, в точно назначенное время обруч послушно ложится ей на ладонь. Или она запускает его по полу, и, побегав вокруг, он возвращается к ней, как хорошо выдрессированная, ласковая собачонка. А потом Люся, разметавшись в удивительно мощном и быстром прыжке, пролетает сквозь сверкающий круг...
Движение следует за движением. Гибкие, изящные, страстные, всегда законченные, всегда несущие какой-то замысел, сливающиеся с музыкой.