Победил Александр Луговой
Шрифт:
Свою будущую профессию он полюбил не меньше, чем спорт.
А это казалось просто невозможным...
Невозможным, потому что в спорт, как он сам выражался, он вложил «не только тело, но и душу».
Еще в школе Александр увлекался плаванием, футболом, волейболом, бегал кроссы, катался на коньках, ходил на лыжах. Он был крепким пареньком, смелым, решительным. Спорт давался ему легко.
Потом определилось «главное направление»: в последних классах и в институте занялся штангой, вольной борьбой, наконец борьбой самбо. Успехи его в этом последнем виде спорта были велики: чемпион города среди юношей, первый разряд, пятое место на первенстве Москвы, третье, наконец мастер спорта.
Александр вряд ли сам мог объяснить относительную легкость своих спортивных успехов. Если спросить его об этом, он, наверное, произнес бы обычные слова: постоянный труд, упорство, работа...
Но Иван Васильевич Ростовский, заслуженный мастер спорта и заслуженный тренер СССР, отлично знал, в чем сильная сторона его воспитанника.
Александр был тем, кого принято называть «думающим спортсменом». Таких теперь становилось все больше. Думают-то в наше время все спортсмены — при современном уровне техники и методов тренировок иначе не проживешь. Но для категории «думающих спортсменов» этого было мало. Они не просто осмысливали тренировочный процесс, свои достоинства и недостатки, удачи и просчеты в соревнованиях. Они проводили сложный и всесторонний анализ занятий и выступлений, они постоянно экспериментировали, искали новые пути. И при этом опирались не только на авторитет тренера и личные ощущения, но прежде всего на науку, на объективные данные исследований и анализов.
Конечно, Александру было нелегко, он учился не в физкультурном вузе, а на факультете журналистики, где химии, физики, медицины, педагогики и других подобных дисциплин не изучали. И все же он тщательно просматривал киносъемки своих схваток, кинограммы, вел подробнейший дневник. Обсуждать с ним его выступления было для Ивана Васильевича прямо-таки наслаждением, столько выказывал Александр пытливости, оригинальности в подходе к вещам, глубокой заинтересованности.
Во время занятий в университете у Александра было больше свободного времени. Сейчас в журнале — меньше.
Лузгин никаких послаблений своим спортсменам-практикантам не делал. Он говорил так:
— Сами знаете, тренироваться надо в условиях, наиболее близких к соревновательным, то есть к реальным. А реальной у вас будет жизнь, где главное — работа, служба, профессия. Так что уже сейчас привыкайте заниматься спортом лишь в свободное время, а не за счет работы, то есть труда своих товарищей.
И тем не менее Александр находил время для всего. Он вставал рано, делал зарядку, шел в редакцию. В обеденный перерыв «баловался» с гирями (которые на почетном месте возвышались в кабинете редактора). После работы пять раз в неделю тренировался, а после тренировок встречался с Люсей. Успевал нести и свои обязанности дружинника, выполнять редакционные задания и делать многое другое, сам удивляясь потом, откуда бралось время. А вот сегодня вечер был совершенно свободный. Вернее, становился свободным, если не идти к Люсе. При одной мысли, что таким теперь может стать для него каждый вечер, Александр похолодел. Нет! Надо немедленно идти к ней, сейчас же, пока она еще не ушла! Надо встать незаметно возле дома и, если она куда-нибудь выйдет, подойти к ней, а если нет, дождаться восьми (обычного часа их свиданий) и подняться. Он знал: сегодня Люся должна была вернуться домой рано. А у него нет тренировки.
В пять часов Александр занял свой пост в диетическим магазине — на почту он не пошел, там Люся могла увидеть его из окна.
Моросил легкий дождь. Дождь раздражал Александра. Струйки воды растекались по витрине и мешали смотреть. Покупатели, недовольно ворча на этого вставшего в проходе здорового парня, обтекали его беспрерывным потоком, троллейбусы и автобусы то и дело загораживали Люсин подъезд.
И вообще...
Придет, позвонит в дверь. А вдруг Нина Павловна, а еще хуже Люсин отец будут смотреть на него иронически: мол, пожалуйста, молодой человек, проходите, попьем чайку, поговорим о футболе, о международных событиях, о погоде. Люся? А Люся ушла с Виктором. Разве она вас не предупредила? Странно...
Александр даже скрипел зубами, представляя себе этот разговор. Он уже готов был выскочить, пересечь двумя прыжками улицу, взбежать на четвертый этаж... Но в последнюю минуту удержал себя. Нет. Надо дождаться восьми.
В семь часов он успокоился: в окне Люсиной комнаты зажегся свет. Значит, она дома.
Дождь перестал. Александр сам не заметил, как вышел из магазина, прошелся вдоль тротуара и, в конце концов подойдя к почте, занял свое обычное место у входа.
Лишь через несколько минут в голове мелькнула мысль: «Условный рефлекс, как у собачонки: приближается восемь часов — и я уже на посту». Он усмехнулся.
Посмотрел на часы: без четверти восемь. Потом поднял глаза к Люсиному окну. И замер...
У окна стояла Люся и смотрела на улицу. Видела ли она его? Александр немного отошел от входа на почту. Да и смотрела ли она сюда?
Прошло несколько минут, и Люся скрылась в комнате....
Тогда, не размышляя больше, Александр быстро перебежал улицу, перепрыгивая через три ступеньки, взлетел на четвертый этаж и изо всей силы нажал на кнопку звонка.
Глава третья
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
3 октября.
Мне думается, что нет более сильного упражнения для укрепления воли, чем ведение дневника. Иногда я открываю мой тайник, отодвигаю энциклопедию и смотрю на «Полное собрание сочинений Людмилы Донской» — пятнадцать толстых тетрадей!
Ведь я веду его почти десять лет, начала с десяти, а теперь мне двадцать.
Когда-нибудь, когда я стану седой старушкой, я буду садиться у камина (которого нет), рассматривать бесчисленные чемпионские ленты (которых не будет), развешанные по стенам, и дремать. Проснувшись, созову внуков и начну им читать свой дневник. А за окном — вьюга, ветер свистит...
Так полагается.
Но так не будет. У меня хватает воли вести дневник, но никогда не хватит перечесть его.
И зачем вообще люди ведут дневник? Для других? Это нечестно. Для себя? Тогда не самообман ли это? Что пишет человек в дневнике? То, что чувствует, или то, что ему кажется, что он чувствует?
Я, конечно, не говорю о дневниках великих людей, писателей, общественных деятелей, где записываются интересные наблюдения, большие мысли. Я говорю о себе, о таких, как я, простых девчонках (мальчишки, наверное, никогда не ведут дневников).
Но я все же пишу честно. Наверное, запись в дневнике — это замороженное чувство, застывший навеки порыв души (как я научилась красиво писать!). Но тогда дневник надо перечитывать. Перечитывать, чтобы видеть, как меняется все вокруг тебя, а главное, как меняешься ты сам, твои мысли, оценки, чувства к людям.
Вот я два года встречаюсь с Аликом. Все эти встречи — у меня в дневнике, с самой первой, тогда в «Эрмитаже», и до сегодняшней, последней.
Все записано. Как познакомились, как разговорились, как он проводил меня первый раз домой и как первый раз поцеловал.