Победитель свое получит
Шрифт:
– Это я сам вам дам, у меня сейчас с собой. За этим пошлите. Это на ночь примете, с нарзанчиком без газа, – приговаривал он, отбрасывая один бланк с рекомендациями и тут же принимаясь за другой. – А вот это утром, но только после еды. Расслабляющий массажик попробуем часа через два, а клизмочку, может, сразу?
– Иди к чертям, – ответил ему Алим Петрович, подставляя свою маленькую красивую ступню под миланскую туфлю, наконец-то найденную. – Домой поедем. Спать будем!
Он встал, повернулся к Томочке и Илье, которые по-прежнему сидели на стульях ни живы ни мертвы:
– И вы спать
Алим Петрович пошел к двери. Ступал он вяло, но отпихнул в стороны Леху с Тазитом, которые подхватили было его под руки. Его лицо налилось тем гнойным цветом, о котором днем судачили в подсобке. Позади Пичугина и телохранителей самым тихим шагом, как на похоронах, шли Луазо с Кротковым. И лица у них были соответствующие – скорбные и потупленные.
Вдруг Алим Петрович остановился, обернулся к столику, где не было уже чашек с отравой, но до сих пор клонилась набок тяжелая бархатная роза, очень красная.
– Ничего, – сказал этой розе Алим Петрович Пичугин, красивый, богатый, сильный мужчина, которого променяли на другого. – Ничего. Она придет! Она будет плакать, она будет просить прощения. Простить?
В ответ все присутствующие остекленело уставились на стены и на собственные ботинки. Даже роза, казалось, от конфуза плотнее сжала лепестки.
– Простить? Чего молчите? А я прощу! Только не сразу. Женщина тяжелую руку любит. Женщина от тяжелой руки не уйдет.
Это заключение очень утешило Алима Петровича. Он окинул яхонтовым взором свою свиту и снова наткнулся на бледные лица Ильи и Тамары Сергеевны.
– Вам завтра выходной, – сказал он и ткнул в их сторону пальцем. – Вне очереди, без отработки и вычета из отпуска. За переживания. Только, Тома, знаешь, убери тут все-таки сегодня. И тазик помой. Чтоб скрипел!
6
Дарованный выходной Илью не слишком обрадовал. Он просто не знал, куда себя девать.
Зато Тамара Сергеевна была счастлива и решила сделать этот день праздником во всех отношениях. Спала она до одиннадцати, кофе с молоком долго пила сначала на кухне, а потом, спохватившись, в постели.
К обеду она после долгих колебаний отважилась пожарить картошечки. Вообще-то она постоянно худела и гордилась каждым съеденным огурцом. Много раз она начинала новую жизнь, сгрызая на завтрак яблочко или морковку, которая, как назло, всегда попадалась несладкая. Но после яблок мучительно хотелось когда пражского тортика, когда краковской колбаски, когда сырку эмменталь. А по выходным после долгой борьбы и сомнений почему-то всегда побеждала жареная картошка.
Предвкушая запретную радость, Тамара Сергеевна стала вспоминать самые теплые слова, какие только можно зарифмовать. Эти слова она прицепила к хвосту юбилейного стиха про Аллу Кавун. Затем она со спокойной совестью улеглась на диван, чтобы посмотреть дневной повтор вчерашней серии из жизни Барахтиной. Накануне слишком долго пришлось драить кабинет Алима Петровича, и Тамара Сергеевна с Ильей приплелись домой, когда по телевизору шли уже какие-то полуночные мультики для неспящих малышей-невротиков.
– Илюша, ты куда? – спросила Тамара Сергеевна с дивана. – Погоди! Ты в курсе, что Барахтину похитили?
– Да? – равнодушно отозвался Илья из коридора.
Он как раз натягивал шапочку на брови. Кого именно похитили – знаменитую землячку-актрису или ее героиню – он не понял, но все равно остался холоден к новости.
– Ее держат в подвале, а за освобождение требуют миллион евро, – сообщила Тамара Сергеевна.
Значит, все-таки похитили героиню – за саму Барахтину миллиона не выручишь.
Когда Илья сказал что-то подобное вслух, Тамара Сергеевна возмутилась:
– Ты все-таки, Илюша, черствый. Вылитый Бочков! Если ты не сопереживаешь явлениям искусства, то и в жизни никому сопереживать не будешь. Я начинаю за тебя беспокоиться! – И она скорбно покачала головой.
Черствый Илья понуро вышел во двор. Дождя вроде бы не было, но асфальт выглядел мокрым, а небо кляклым. В тот день краски и радости все до единой покинули город Нетск, оставив лишь серость и скуку. А в сердце доблестного Альфила торчала длинная предательская стрела. Там, где эта стрела прочно засела, болело, ныло и сладко жгло. На игле была надпись – возможно, рунами – «Тара».
– Здравствуйте, – прозвенел сзади тоненький голосок, и вдобавок что-то часто зацокало.
Илья обернулся и увидел Снарка. В свете дня пес не выглядел таким уж огромным и страшным. Бархатные уши-тряпочки висели по бокам его головы, похожей на ящик, и придавали морде трогательный вид.
Снарка Илья не глядя узнал по цоканью громадных проволочных когтей. А вот хозяйку пса он при свете дня ни за что не отличил бы от любой другой девчонки подходящего возраста. Удивляться нечему: что разглядишь в потемках, кроме помпона? Серенькая челка, носик кнопкой, пристальные кукольные глаза – такую и днем-то не запомнишь. Может, это и не она вовсе? А собака, быть может, не Снарк? Мало ли на свете ротвейлеров?
Зато девчонка ни в чем не сомневалась. Она серьезно спросила Илью:
– Вы поймали воров, которые грабили в доме номер 18?
– С чего бы я их ловил?
– И не встречали их нигде больше?
Она догнала Илью и теперь семенила рядом.
Снарк бежал впереди, виляя черной спиной и рыжим задом. Он то придирчиво обнюхивал корни деревьев, то по уши засовывал морду в кучи палых листьев.
– Тебя, девочка, как зовут? – строго спросил Илья.
– Алена Фролова.
– Так вот, Алена Фролова, ты не такая уж маленькая. Пора знать простые вещи. Во-первых, нельзя лезть в чужие дела. Во-вторых, нельзя приставать к незнакомым дяденькам. Это опасно для жизни – кругом маньяк на маньяке. А вдруг я тебя сейчас в какой-нибудь подвал затащу?
– Я вам уже говорила: я не боюсь. Попробуйте затащить! Сперва вас Снарк на части разорвет, – с видимым удовольствием напомнила Алена. – Зачем вы придумываете всякую ерунду? Я ведь знаю, вы воров выслеживаете. Вы сами говорили, что подглядывали, как воры вещи выносили. А потом я вас видела возле того дома, который за школой, возле футбольного поля. Вы его шесть раз обошли – значит, кого-то караулили.
Это дом Тары возле футбольного поля!
– Ты следишь за мной, что ли? – возмутился Илья.