Победитель
Шрифт:
– Бросаются в глаза красивости слога, несколько... э-э... нарочитые. Скажем, "лимонные разводы собачьей мочи".
Илья смотрел в стол.
– Они обычно появляются, когда у автора не слишком богатый запас свежих мыслей... Вы не должны на меня сердиться, коллега, литература не терпит недоговоренности, лицеприятия... М-да, запас мыслей или, если хотите, изобретательность в сюжетных поворотах оставляют желать... Тогда в ход идут комары, штопающие воздух, жирные запятые попугаев или вот эти... разводы - в зависимости от климата и прочих обстоятельств. Хотите еще кофе, я принесу?
Илья машинально кивнул.
Пышма
– Комаров у меня не было,- сказал Илья.
– Верно, комары не у вас.
– А мне нравится.
– Что?
– Комары, штопающие воздух.
– Так и мне они нравятся. Еще как! Но все это - матерьял. А матерьял, как говаривал один утонченный мыслитель, никогда не спасает произведение искусства, и золото, из которого отлита статуя, не прибавит ей, знаете ли, святости. Творение искусства живет формой - ей оно и обязано красотой своей, глубиной мысли и чувства... Впрочем, вернемся к вашей постройке. Никита чередует детские воспоминания, передаваемые бумаге, с бесконечными разговорами. Главный собеседник - этот прораб с говорящим именем. И вот все тонет в словесах, ни действия, ни поступков...
(Были ли поступки? Никита как раз писал, чтобы выяснить это окончательно. Где он их только не искал. Заглянул во двор послевоенного детства - там Толян, мастер на поступки. Никиту он презирал и поколачивал, да еще не больно, а как-то грязно. Обидно. И этот желтый плевок в школьной уборной - мерзкая скользкая блямба, впившаяся в ботиночный шнурок. Огненно-рыжий автор плевка-поступка приказал харкотину не трогать, так идти в класс.
Зато были смелые письма, полные стихов и намеков. "Люда, люди тоскуют люто, если их не погладить встречей, небо ясное им не любо, и дожди от тоски не лечат..." Пока не увидел, как узенькое жало - клик!
– выскакивает из рукояти. У владельца этого инструмента красивые бешеные глаза, худые пальцы и мать - дирижер с мировой известностью. Очень способный на поступки юноша.
И так далее. Никакого действия. Вернее, противодействия. Хрестоматийный трус. Это было ясно всем, кроме самого Никиты, и стало открываться ему только там, в Вытегре, когда, вернувшись с трассы, он садился писать.
– Свет не мешает?
– спрашивает Никита Фабера, у которого поселился.
– И что ты каждый раз спрашиваешь,- отмахивался Фома Ильич.- Мне-то что - глаза закрыл и сплю. И тебе советую. Через работу дурь из головы выходит, а от писанины мозги засоряются.
Как-то, уже лежа в постели, Фабер спросил:
– Слышь, 'Никита, ты что засмеялся, когда имя мое узнал?
– Говорящее оно у вас.
– О чем говорит?
– О профессии. Хомо фабер - человек-строитель.
– Ишь ты. А твое что значит?
– поинтересовался Фабер.
– Мое?
– Никита криво улыбнулся.- Мое в переводе с греческого победитель.
И человек-строитель засыпал, а победитель продолжал разворачивать бесчисленные фантики, в которых, как он думал, была упакована истинная его натура.
– Все речевку выучили?
– Зина, старшая пионервожатая, обводит их ясным взглядом.- Пррроверяю. Айнетдинов!
– "Кто шагает дружным строем? Те, кто новый мир построят..."
– Булинов!
– "Кто шагает дружным строем..."
– Ванцев!
– "Кто шагает..."
–
Никита собирается с духом.
– Я не буду.
– Что не будешь?
– Говорить это.
– Не выучил речевку?
– Нет такого слова.- Голос Никиты звенит и прерывается.
– Есть речение. Я в словаре смотрел.
Зина овладевает собой.
– Слово ему не нравится. Всем нравится, а ему не нравится. Ладно, стихи говори.
– Не стихи это. Звон какой-то. Разве нельзя новый мир строить без этой... речевки?
Тишина. Лицо Зины в пятнах. Ах, если б так. А то...
– Денисов!
– "Кто шагает дружным строем..."
– Друскин!
– "Кто шагает дружным строем..."
Но может быть потом, выйдя из школьного коридора...)
– А Фабер у вас и вовсе не получился,- сказал Пышма.- Не чувствуете вы его. Неживой он. Так, ходячая укоризна Никите. Прописать такой характер, изобразить, пусть не глубоко, но хотя бы правдоподобно, вам оказалось не по зубам. Да и трудное это дело - описывать не интеллигентскую рефлексию, а настоящую жизнь и земные мысли. Не в вашем жанре. Фабер и понадобился вам для того только, чтобы Никита мог вволю наговориться и посетовать на несвободную, запрограммированную свою судьбу. Да еще чтобы определить вашего героя на стройку, где его должно было оглушить бревном. Тоже, кстати, не новый прием - стукнуть человека по голове, дабы снабдить необычайным даром. И предвиденья его, по традиции, мрачны и ужасны.
(Пышма прав. Несть числа прорицателям. И все они не предвещают ничего радостного. Калхас сулит беды ахейцам. Тиресий открывает Одиссею страшные тяготы его судьбы. Иисус предвидит измену одного ученика и отступничество другого. Нострадамус и Александр Блок предсказывают ужасные войны. Воланд уведомляет Михаила Александровича Берлиоза о жутком его конце. Джонни у Стивена Кинга ждет явления фашиствующего президента.
И только румяные путешественники во времени точно знают, что все будет хорошо.
Никита отлеживался после удара, думал о доме. Новогодний конверт снеговик с носом-морковкой в левом верхнем углу - встал перед глазами за минуту до того, как вошел Фома Ильич.
– Здорова ж у тебя голова, Никита. Сваи забивать, ха! Плясать можешь?
– Нет пока.
– Ну ладно. Держи.- И протягивает письмо. С морковным носом. И пароходом на зеленой марке. Все точно.
И не распечатывая конверта, Никита знает: отчим оправился от ревматической атаки и уехал в Цхалтубо, мать оформляет пенсию, дважды звонила Наташа...
Покатилось, поехало.
В мозаике кадров увидел он Фому Ильича в короткой несвежей рубашке с тощими, обвислыми, исколотыми ягодицами... Учетчицу Настю с распухшим от слез лицом... Себя - старцем, руки охватили лоб, глаза прикрыты, в почтительной тишине он встает, огибает резной угол стола - и падает ничком на ковер. Конец. Тьма.)
– Вы делаете попытку показать нам другого, новообращенного Никиту. Человека, чей дар позволил ему не только заглянуть в будущее, но и посмотреть вокруг себя и на себя по-иному. Мне, правда, все время мешали ваши - или Никитины - размышления о необязательности того будущего, которое является в его видениях. О возможности изменить эти трагические судьбы. Я всегда считал очевидным, что будущее - результат нашей волевой деятельности. Так что Никита, по-моему, ломится в открытую дверь.