Победителей не судят
Шрифт:
Алекс, как завороженный, смотрел на пламя. Голова его кружилась, видимо какие-то миллилитры коньяка все же успели всосаться в стенки изголодавшегося желудка. Потом он снова разглядывал свой дом, примыкавший к узенькому переулку Шрайбергассе. Здания на другой стороне переулка были разрушены полностью, так что прямо с площади стала видна изуродованная бомбами и огнем Кройцкирхе, где его когда-то крестили. Он вдруг отчетливо вспомнил школьный урок по предмету истории родного края. Учитель рассказывал об осаде Дрездена прусской армией в 1760 году. Город устоял, но был сильно разрушен вражеской артиллерией. Целые кварталы оказались сметены ядрами и пожаром. И эта Крестовая церковь, колокольня которой служила защитникам наблюдательным пунктом, обстреливалась особенно яростно. Она сгорела до основания. Ее долго восстанавливали всем миром, и вот теперь, 185 лет спустя, все повторилось. Но в гораздо более чудовищном варианте.
Триста или четыреста тел первой партии сгорали около двух часов. В конце концов, то, что осталось, провалилось сквозь прутья решеток вниз, и огонь затих. Еще с полчаса ждали, когда не вполне выгоревшая органика немного остынет, после чего на площади снова появились солдаты и трудовики. Им раздали небольшие противогазы, производившиеся здесь же в Дрездене для гражданского населения на случай химической войны. Они стали выгребать золу с полуобугленными костями из каменных коридоров адской печи и грузить ее на телеги.
— Так нам потребуется несколько месяцев, — услыхал Алекс разговор обходивших место кремации руководителей.
— Сколько мы сожгли?
— Не больше трехсот пятидесяти. Сейчас только здесь две тысячи тел, и их все подвозят.
— В сутки по всему городу нам нужно сжигать не меньше пяти тысяч, если хотим управиться до десятого марта. Необходимо организовать десять пунктов кремации. Корпус техпомощи обещал бульдозеры и автокраны. Но где взять столько горючего? Сегодня мы израсходуем последние резервы партийного автопарка всего гау. Из Берлина требуют ускорить работу, а Мучман только издает карательные указы…
По мере загрузки, на которую ушло около часа, телеги выстраивались вдоль Зеештрассе. Когда, наконец, обоз тронулся, выяснилось, что один возница куда-то пропал.
— Чья это повозка? — кричал полицейский лейтенант.
— Сбежал, — ответил ему другой офицер. — Что с них взять. Эй, форман! — увидел он стоявшего неподалеку Шеллена. — С кобылой управишься? Давай, давай, тут нет ничего сложного. Полезай.
— А куда ехать? — растерянно спросил Алекс.
— Туда же, куда и все. Не заблудишься. Потом вместе со всеми назад.
Алекс взобрался на передок и неумело хлестнул поводьями по бокам лошади. На его счастье, та сразу поняла, что от нее требуется. Она покорно пошла за другими повозками, и ее больше не пришлось ни хлестать, ни направлять. Погребальный обоз, сопровождаемый десятком конных жандармов, двинулся в сторону кладбища Хайдефридхоф.
Они ехали медленно, с частыми остановками, вызванными заторами на улицах, проезжая часть которых хоть и была расчищена, но не всегда достаточно широко для того, чтобы могли разъехаться два встречных транспорта. Иногда дорогу перегораживал остов сгоревшего трамвая или вздыбленный рельс. Малочисленная служба Тено [23] , восстанавливавшая электроснабжение, контактные линии, трубопроводы и прочие городские коммуникации, работала в тех районах, которые еще можно было оживить. Альтштадт и значительная часть Нойштадта были признаны мертвыми зонами, не подлежащими реанимации. Все работы, производимые здесь, заключались в раскопках бомбоубежищ, установлении личности погибших и их погребении. В спасательных мероприятиях уже не было никакой необходимости — только санация территории.
23
Корпус оказания экстренной технической помощи (TeNo).
Однажды, во время очередной остановки, Алекс слез с телеги, чтобы размять ноги. Неправильно сказать, что бесконечные вереницы тел, выложенных у подножия кирпичных отвалов или прямо на них, уже не так поражали воображение. Нет. Их количество продолжало удивлять, но ужас уступил место обреченному созерцанию. Некоторые тела лежали завернутыми в одеяла, бумагу, засунутыми в мешки. К некоторым были прикреплены записки опознавших их родственников с просьбами не трогать тело.
Шеллен снова увидел молодых женщин и девушек, ходивших и склонявшихся над телами. Он подошел поближе. Из-за марлевых повязок почти не было видно их лиц. В поисках документов они распахивали на телах одежду, срезая пуговицы садовыми ножницами. Когда было ясно, что документов нет, или они сгорели вместе с верхней одеждой, девушки искали уцелевшие части нижнего белья, вырезая участки ткани с личными метками или фабричными ярлыками. Если на пальце трупа обнаруживалось обручальное или иное кольцо, его снимали, а, поскольку сделать это удавалось далеко не всегда, палец предварительно отрезали теми же садовыми ножницами (увидав это, Алекс вспомнил руки, свисавшие из груды тел на рыночной площади). Добытые таким образом вещи складывались в отдельный бумажный пакет, на котором делались какие-то надписи. После этого к трупу прикреплялась желтая или красная карточка. Алекс скоро понял, что желтый цвет означал невозможность идентификации. Такие тела в первую очередь грузились на телеги и увозились в сторону кладбищ или на площадь Старого рынка.
К трем часам пополудни обоз с накрытыми брезентом кузовами добрался до территории захоронения. Им снова пришлось проехать через толпы людей, стоявшие по ту сторону заслона. Все понимали, что означал столб черного дыма, с утра поднимавшийся из центра города. Казалось, что люди смирились.
— Вы едете с Альтмаркта? — спросил кто-то.
— Здесь только неопознанные, — коротко ответил жандарм из конного эскорта.
Кладбище также было оцеплено солдатами и полицией. Возле вырытых бульдозерами длинных ям, как и на площади Старого рынка, лежали груды тел. Здесь тоже работали команды из созданной в Дрездене службы опознания. Они занимались останками, сложенными многочисленными рядами в стороне. Когда возле ям накапливалось достаточное количество тел, прошедших идентификацию, их сталкивали вниз бульдозером, после чего таким же способом засыпали землей. После этого бульдозер заезжал прямо на могилу и гусеницами осаживал зыбкий грунт.
На кладбище вдруг выяснилось, что из-за какой-то путаницы обоз с кремированными приехал не туда. Нужно было на Йоханнесфридхоф. Поступила команда ждать, пока будет вырыта новая яма. В это время Алекс увидал флаги. Они появились на другой стороне кладбища, и многие направились в ту сторону.
Шеллен пошел вместе со всеми. Он шел и понимал, что находится на свободе. Вышел за ограждение, и иди на все четыре стороны. Только что он видел среди брошенных на траве шинелей форменное кепи имперской службы труда. Украсть его не составило бы большого труда. В этом случае внешне его уже нельзя было бы отличить от формана. Не было, правда, повязки со свастикой, но ее сейчас носили далеко не все. Но вот документы… Без них можно лишь сидеть в каком-нибудь подвале или скрываться в лесах. Нет, бежать сейчас было бы ошибкой.
По обе стороны громадной траншеи собралось много людей. С одной стороны стояли войска, с другой выстроились представители местных властей и общественности. Расположившиеся позади них знаменосцы развернули не меньше сотни знамен и флагов. Здесь были разноцветные батальонные знамена Вермахта, расшитые орлами, андреевскими и мальтийскими крестами. Почти все остальное пространство занимали красно-белые полотнища со свастикой. Флаги партии и штурмовиков, Имперской трудовой службы и Немецкого трудового фронта, гитлерюгенда и немецкого Красного Креста, штандарты саксонских полков общих СС и выделяющиеся на общем фоне черные флаги Юнгфолька. Там же, примерно по центру, располагалась трибуна с микрофоном.
Было ясно, что предстоит официальное траурное мероприятие. Алекс заметил в толпе людей с фотоаппаратами и одного человека с кинокамерой. Протиснувшись к боковому краю траншеи, он увидел, что ее дно плотно уставлено несколькими сотнями гробов из неокрашенных свежевыструганных досок. Они стояли вплотную друг к другу в четыре ряда. Центральные были накрыты длинными — не менее двадцати метров — красными кусками материи с белыми кругами и черной свастикой в центре. По всей видимости, это были фасадные баннеры, которыми нацисты украшали стены домов по случаю своих торжеств. Шеллен видел такие полотнища в довоенной кинохронике.