Победители недр. Изгнание владыки
Шрифт:
На глубине восьмисот шестидесяти пяти метров, в круглом сером туннеле, ослепительно светят электрические лампы. С лихорадочной торопливостью, в полном молчании, четыре человека в скафандрах работают над неподвижной стальной колонной. По временам, когда Малевская устало, для минутного отдыха, разгибает спину, ей кажется, что какие-то странные создания, как горные гномы старинных сказок, собрались здесь и усердно стараются возвратить
Далеко наверху, над землёй, показалось солнце, когда из герметической оболочки перед люком была вынесена вся земля, выбранная раньше из узкой трубы. Ею теперь опять засыпали эту трубу, чтобы подготовить упор для ожившей третьей колонны. Люк наглухо закрыт. Снаряд готов двинуться в путь.
Все стоят на своих местах: Мареев и Володя — в нижней камере, у дисков вращения, Брусков и Малевская — в верхней камере, у моторов бурового аппарата.
— Алло! Алло! — послышался из шаровой каюты слегка охрипший голос Цейтлина. — Никита! Как дела?
— Ответь, что не могу подойти, — сказал Мареев Володе. — Скажи, что начинается последняя проба. Проси отложить разговор на час.
Володя взлетел по лестнице в каюту и передал Цейтлину слова Мареева.
— Хорошо, Володичка, хорошо, — торопливо согласился Цейтлин. — Я потом подойду.
Вернувшись, Володя застал Мареева у микрофона.
— Ты готов, Михаил? — спросил Мареев.
— Готов, Никита! — последовал ответ. — Можно включать?
— Включай на малый ход. При малейшей заминке — выключай все моторы. Если что-нибудь случится с колоннами, я их выключу сам.
Через минуту гуденье моторов наполнило все помещения снаряда трепетом радости и тревожного ожидания. Послышался скрежет коронки и ножей. Лёгкая, едва заметная, живая дрожь прошла по всему стальному телу снаряда. В одновременном усилии напряглись стальные мускулы трёх колонн давления.
Люди замирали в напряжённом молчании, не сводя глаз с механизмов и приборов.
Лёгкий шорох размельчённой породы послышался за стеной…
«Снаряд идёт!» — радостно подумал Мареев.
Радость длилась не более минуты и — потухла.
Шорох за стеной прекратился. В верхней и нижней камерах четыре сердца сжались и замерли.
Моторы гудели всё ниже и глуше, всё больше и больше увеличивалось их напряжение.
Под возраставшим напором колонн корпус снаряда дрожал всё сильнее и ощутимее.
Испарина покрыла лоб Мареева. С посеревшим лицом он бросился к микрофону.
— В чём дело, Михаил?
— Снаряд не движется с места!
— Как работает буровой аппарат?
— Впустую. Он не забирает твёрдой породы!
— Не слышно движения размельчённой породы?
— Ей нет выхода вниз, Никита!
— Архимедов винт не работает?
— Да, очевидно, так!
Давление колонн становилось угрожающим. Снаряд начало трясти. Всё в нём дрожало, звенело, скрипело.
— Выключи моторы, Михаил!
Воцарилось глухое молчание. Мареев медленно провёл рукой по лбу, потом повернулся к дискам вращения и ослабил их давление на колонны.
Сверху послышались шаги Брускова и Малевской.
Мареев стоял неподвижно, не сводя глаз с носка своей туфли.
— Что ты думаешь об этом новом сюрпризе, Никита? — встревоженно спросил Брусков, спускаясь по пологой лестнице.
Мареев не сразу поднял голову.
— Н-не знаю… — медленно ответил он. — Что-то случилось с архимедовым винтом.
— Что же с ним могло случиться? — спросила Малевская.
Она стояла рядом с Брусковым, обняв Володю за плечи и поправляя свободной рукой перевязку на его щеке.
— Н-не знаю… Надо немедленно обследовать винт киноаппаратами, — сказал Мареев. — Возьми на себя, Нина, верхнюю буровую камеру, я с Володей будем делать это в нижней, а Михаил — в шаровой каюте.
Труднее всего было в нижней камере, где приходилось поднимать настил, отставлять от стены и переносить на середину ящики, мешки, баллоны, связки. Нелегко было и Брускову в шаровой каюте, где через каждые полметра, следуя по виткам винта, нужно было менять дистанцию и регулировать фокусное расстояние киноаппарата.
Едва Мареев с Володей, освободив стены камеры и отрегулировав аппарат, приладили его к стене и начали осматривать сквозь неё тёмную линию винта, из репродуктора послышался тихий голос Малевской:
— Никита!
— Да… слушаю.
— Подымись сюда, ко мне.
— В чём дело?
Малевская помедлила с ответом.
— Тут у меня что-то не ладится.
Мареев поднял брови.
— Иду… Продолжай, Володя, работу. Я сейчас вернусь.
Придерживая плотно прижатый к стене киноаппарат, Малевская стояла на лестнице, почти под самым потолком. У неё побледнело лицо, и широко раскрытые глаза были наполнены смятением и тревогой. Она протянула Марееву жёлтую пластинку киноснимка.
— Посмотри!
Мареев поднял пластинку к свету. С минуту он внимательно рассматривал её. Густые брови сходились всё теснее, знакомо заострились скулы.
На снимке тёмная извилистая линия винта была разделена широкой, зияющей трещиной.
— Всё ясно… — глухо сказал наконец Мареев, опуская пластинку. — Винт сломан…
Малевская вздрогнула и покачнулась. Помолчав, она спросила запинающимся голосом:
— Продолжать… осмотр?
— Не стоит…
Мареев тяжело опустился на стул возле столика и задумался. Малевская с киноаппаратом в руках спускалась по лестнице.