Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
Шрифт:
– А вы знаете, что полевое взаимодействие растений было открыто у нас в России? – Оа Рцел отметил про себя, насколько естественно прозвучало из его уст это «у нас в России».
– Раньше. В Бенгалии, – возразил Цоль Вэг.
– Оа Рцел прав, – сказала Лэда Виль. – Не сам феномен биополя растений, а межвидовое взаимодействие. В маленьком городе на Алтае с труднопроизносимым для нас названием.
– Бийск, – уточнил Ирцельд. – Там научились записывать их биополе и, воспроизводя его при опылении цветков, получать, казалось бы, немыслимые гибриды эволюционно далёких друг от друга растений.
– Это было, – добавила Лэда Виль, – вскоре после Первого Социализма. – Лэда заметила, как
– С термином. Но продолжайте. Ведь у вас только что появилась неожиданная для вас самой мысль.
– Вот оно, чтение мыслей на Соноре, – полушутя заметил начальник экспедиции.
– Вы правы, Ирцельд, – улыбнулась исследовательница. – Этот цветок, расцветающий дважды, и – в галерее – наш разговор о России наводят на интересную аналогию с… Вы знакомы с историей Тибета?
– Жена Оа Рцела – тибетолог, – ответил за историка Цоль Вэг.
– Знаток тибетской астрономии и медицины, – уточнил звездолётчик. – А её сестра – специалист по военной истории Тибета.
– Замечательно! Вы помните хронологию периода, связанного с именами Сронцангамбо, Аангдармы и Тисрондецана?
– «Сронцангамбо был царем дважды…» —пропел звездолётчик строку из песни, сложенной ещё в студенческие годы сестрами Стэц. – Да, помню.
Оглушительный раскат грома заставил всех на несколько секунд замолчать. В тревожном мерцании разноцветных молний, озаривших со всех сторон Гору Дальней связи, стали видны крупные хлопья снега.
– Снежная гроза! – восхищённо воскликнула учёная.
– Да! – Цоль Вэг, как зачарованный, глядел на кружение снежных спиралей в проносящихся над горой неистовых вихрях. – Бывает и на Земле. И всё равно – не веришь своим глазам!
Ирцельд полувопросительно посмотрел на собеседницу, как бы приглашая к продолжению разговора.
– Судьба социализма в России повторяет судьбу буддизма в Тибете – вот о чём я сейчас подумала.
– Интересно, – насторожился историк.
– Вспомните: первый раз буддизм в Тибете был введён основателем Лхасы, современником Тайцзуна и Харши Варданы, цэнпо Сронцангамбо.
– Сронцангамбо – это вырванные глаза и отрезанные головы у подножья железного холма в Лхасе, – тихо и отчётливо произнес Цоль Вэг. – Не стало жестокого цэнпо, и «чёрная вера» бон вернулась.
– После Сронцангамбо первый тибетский буддизм отступил, но не исчез, – возразила Лэда Виль. – То усиливаясь, как при более сговорчивом Тисрондецане, то ослабевая, как при Лангдарме, первый тибетский буддизм просуществовал более двухсот лет, и когда он пал и сама тибетская держава с гибелью Шан Кунжо прекратила существование (современники, видимо, думали, что навсегда), могло показаться, что теперь буддизм если когда-нибудь и восторжествует, то уж где-где, но только не в Тибете. – Лэда остановилась, явно ожидая реплики Ирцельда.
– Большевистские эксперименты над Россией отдалили торжество коммунизма, то есть избавление от социальной безысходности, или, говоря словами Кин Руха, выход из инферно, на сотни лет, – сказал историк. – Я понимаю вас, Лэда. Но… Впрочем, продолжайте.
– Я не знаю, что значит «большевизм», – сказала Лэда Виль.
– Людям коммунистического общества и не надо этого знать, – с почти неприличным неожиданным ожесточением выговорил Ирцельд и, опомнившись, добавил: – Потом расскажу. В лекции. Извините. Продолжайте, пожалуйста.
– Прошло ещё двести лет. Родился Миларайба. Именно с его чудесными стихами, а не с железной рукой Сронцангамбо и не с политической гибкостью Тисрондецана связан сегодня в нашем сознании
– Миларайба был буддистом до мозга костей, и тем не менее, – улыбнулся Ирцельд, – у него есть стихи, обращённые к женщине.
– Только не понимаю, Оа, – вставил Цоль Вэг, и в его немолодых глазах появились лукавые огоньки, – осуждаете вы Миларайбу или защищаете?
– Защищаю. А с Лэдой Виль согласен лишь отчасти. Буддизм – это идеология. В то время как социализм и коммунизм – это такие системы экономических отношений.
– Буддизм в какой-то степени тоже система экономических отношений.
– В очень небольшой. В ещё меньшей, чем коммунизм – идеология. Хотя у людей той эпохи, которую не совсем правильно называют Первым Социализмом, слова «социализм» и «коммунизм» ассоциировались, по-видимому, в первую очередь с идеологическими доктринами. Впрочем, хотите – верьте, хотите – нет, многие из этих людей полагали также, что буддизм и йога – это такие виды спорта. По-французски «faire du jogging», буквально – «заниматься йогой», фактически означало «бегать по утрам вокруг дома».
– Вы уже второй раз обращаете наше внимание на неадекватность термина «Первый Социализм», – подтолкнула историка Лэда Виль.
– Неудачное устоявшееся название. Оно дезориентирует наших современников, если только Эпоха Подмены Понятий не является объектом их пристального изучения. Люди первых коммунистических эр вспоминали лжесоциализм – мы предпочитаем такой термин, – мягко говоря, без особенного энтузиазма. Само слово впервые употребил, по-видимому, Эрф Ром [16] . Его последователю Тэй Раму принадлежит попытка систематического и более подробного изложения основ общей теории лжесоциализма, который на Земле просуществовал недолго. А вот на Тормансе, где всё повторилось, этот «цветок» расцвел махровым цветом.
16
«Эрф Ром» – гетероним И. А. Ефремова в тексте «Часа Быка».
– Тэй Рам… Имя созвучно нашим. А вы знаете обстоятельства его жизни? – помолчав, спросила историка Лэда Виль.
– В деталях – не знаю. «Тэй Рам» – это псевдоним. Кими сравнительно недавно установил настоящее имя, которое я не запомнил. Но помню другие его слова: «Тэй Рам был абсолютно русским человеком, и не в каком-то смысле, а на самом деле». Кими рассказывал, что судьба Тэй Рама была трагична. Само название его книги звучало для современников нелепицей. Фоном его деятельности явились криминальный компрадорский капитализм и разгул субпассионариев, пришедшие в России на смену лжесоциализму. Тэй Рам часто вспоминал фразу, которую сказал о себе Данте после разрыва с белыми гвельфами: «Я составляю партию из самого себя». Современники, склонные в политике считать только до двух, воспринимали любую попытку глубокой критики лжесоциализма (который они, заметьте, отождествляли с начальной стадией коммунистической формации) как защиту новой криминальной власти, не менее безосновательно называвшей себя греческим термином ' (хэ-дэмократиа – «народное правление»). Те же, кто предпочитал новые безобразия десятилетиям бесправия, горя и позора – ибо теперь ограбленным (и каждодневно ограбляемым) предоставлялась большая, чем при лжесоциализме, свобода выбора в использовании недоотбранного у них, – они считали неприятие капитализма как такового посягательством даже на эту мизерную свободу, воспринимали его как попытку защитить лжесоциализм.