Победительница
Шрифт:
Идешь к морю по белому песку, еще не успевшему нагреться. На пляже никого, некому глазеть, но зато кажется, что весь мир, в центре которого ты находишься, любуется на тебя – вот когда ты «мисс Вселенная», а не потому, что вручили корону, вот когда чувствуешь, что Бог всё создал для тебя, а тебя сделал для всего, что ты (как и каждый любой другой человек) есть цель и смысл всего, что существует. И всё есть несомненное доказательство Бога – и ты сама, и небо над тобой, и вода, в которую входишь, и десятки видов разноцветных рыб, причудливых кораллов, которые ты рассматриваешь, опустив в воду голову в маске. Нет, действительно. Если это не чувствует через тебя мировая душа, то есть Бог, тогда
В общем, тогда во мне была сплошная путаница – почти языческая.
...Возвращаешься под тент, на мягкое покрывало шезлонга, ложишься, вытягиваешься, закрываешь глаза, слушаешь тихий шелест волн, голоса, которые всегда у воды кажутся странными, будто всё они – надо тобой, рядом с тобой, вот девочка чтото закричала, словно над самым ухом, смотришь – а она далеко у воды. Становится так невесомо хорошо, что кажется, вот оно – бескорыстное и полное счастье существования, вегетативно-осмысленное, та самая растворенность в мире (как частица планктона в мыслящем океане), блаженная потерянность своего я (равнозначность морю, солнцу, всему), к которой стремятся всю жизнь многие философы... Но тут же подает тихий голос это самое никогда не спящее «я», мешающее спокойно инджойствовать, это «я», которому, сколько бы ни было счастья, всё мало. Вернее, не так: когда счастье приходит, «я» начинает сомневаться – а может, оно совсем не такое?
На третий или четвертый день на песок возле моего шезлонга сел атлетического вида молодой человек, типичный обложечный красавец с синими глазами, кудрявыми волосами с выгоревшими или химически высветленными прядями, и сказал на очень плохом английском:
– Hi. You – Miss Universe? (Привет. Вы – «Мисс Вселенная»?)
– Everybody knows it here. And you, too (Здесь все это знают. И вы тоже.), – ответила я.
– That is right (Это верно), – сказал он. – But we must... have something... as a start of conversation. (Но надо же как-то начать разговор.)
– Why? (Зачем?)
Он усмехнулся, делая вид, что его не собьешь такими вопросами. И небрежно ответил:
– To see. (Чтобы познакомиться.)
– Why? (Зачем?) – повторила я.
– To speak (Чтобы поговорить), – не сдавался он.
– Why? (Зачем?) – в третий раз спросила я.
Он, не чрезмерно остроумный, как многие красавцы, коряво вымолвил:
– People talk to know each other. (Люди общаются, чтобы узнать друг друга).
– I do not see the need (Не вижу необходимости), – сказала я. – I see that you are a nice guy. That's enough. (Я вижу, что ты красивый парень. Этого достаточно.)
Некоторое время он осмыслял мои слова, видимо, не понимая, как продолжать то самое общение, ради которого ко мне подсел. Наконец где-то в недрах этого совершенного анатомического ландшафта родилось:
– What should I do to you like? (Что я должен сделать, чтобы тебе понравиться?)
– Silent. (Молчать).
Он послушался. Сидел рядом и молчал час, два, три. Мне показалось это занятным. Я подумала, что он, возможно, не так глуп, как мне показалось. Когда я собралась на обед, он отправился было за мной, но я выставила руку: нет, не надо. Он понял.
Настал вечер. После ужина были небольшие танцы под тростниковым навесом. Обычно я сидела и наблюдала, ко мне сначала подходили, а потом перестали, видя, что я не собираюсь танцевать. Но мой волнокудрый красавец рискнул. И я согласилась. Мы танцевали молча. Несколько раз он взглядывал на меня и собирался что-то сказать, но я прикладывала палец к губам.
Я уже знала, что хочу провести с ним ночь.
В этом была какая-то неумолимая логика, логика красоты, когда подобное льнет к подобному. Именно тогда, когда я особенно остро, мучительно и прекрасно любила Влада, я захотела другого мужчину, я, пожалуй, полюбила его. Dubbel k"arlek 106 давно уже перестала считаться ненормальностью, но тогда, в начале двадцать первого века, Володечка, люди еще постоянно искали себе оправдание, когда оказывались в подобной ситуации. Они мучались, переживали. Возможно, я уже тогда была женщиной будущего – я не мучилась, не переживала. Я, конечно, понимала, что не скажу об этом Владу, но не видела никакой измены Владу, больше того, во мне бродила по закоулкам души смутная мысль, что моя любовь к этому прекрасному незнакомцу делает еще лучше мою любовь к Владу. Как бы это объяснить... Вот я одна. Я люблю Влада. А вот я с другим мужчиной. Он любит меня и становится немного частью меня. То есть меня становится больше. А раз меня становится больше, то и моей любви к Владу больше, разве нет?
106
Dubbel k"arlek – двойная любовь (швед.).
Все эти размышления были потом, а тогда их не было. Ничего не было, кроме ощущения логики.
Я понимала, что это может быть узнано. Но мне было все равно.
После нескольких молчаливых танцев мы молча прошли в мой домик и там молча залюбили друг друга прямо с порога.
Это было так красиво и здорово, что я даже жалела, что Влад не видит и не радуется за нас.
А потом был сон, из которого меня, привыкшую к одиночеству и отвыкшую от утренних голосов, разбудил голос моего красавца. Он был на галерее и говорил тихо, не рассчитав звукопроходимость стены, за которой я лежала.
– Всё нормально, – говорил он на абсолютно русском языке. – Все оказалось так легко, что я даже не ожидал. Она сама затащила меня в постель.
Меня накрыла догадка: это подстроено.
Но я невольно согласилась со словами провокативного красавца: я сама его затащила, я сама во всем виновата. Зачем я вообще это сделала? Чтобы отмстить Владу? Конечно – нет. В таком случае я разве не понимала, что мое приключение станет ему известно? Понимала. Надеялась, что он отнесется к этому легко? Нет. Тогда что же?
Ответа нет, Володечка. Я ни о чем не думала, я ни на что не рассчитывала, я твердо знала, что люблю Влада и он не должен в этом сомневаться, а раз так, то не должно быть никаких особых последствий.
Волнокудрый вошел в комнату.
Я оглядела его и поразилась, насколько равнодушна стала к нему.
– Good morning, – сказал он ласково.
– Доложил начальству? – спросила я.
– Какому начальству? – ляпнул он от неожиданности по-русски, слегка смутился, но тут же самоуверенно усмехнулся.
– Да.
– Поспешил. Мог бы отдохнуть недельку за чужой счет. Сказал бы: сопротивляется, ломается.
– Да? Чтобы меня за это наказали?
– За тобой следят?
– Почти уверен. А жаль, я бы действительно с тобой недельку покувыркался.
– Пошел вон, – сказала я.
Он не обиделся. Он помахал мне рукой и исчез навсегда.
Через несколько минут раздался звонок.
Конечно же, это был Влад.
Не дожидаясь, что он скажет, я поздравила его с успехом: теперь у него есть всё основания считать меня предательницей. А я знаю теперь его степень доверия по отношению ко мне.