Победившие смерть
Шрифт:
— Наверно, фашисты. Подождите здесь. Я только сбегаю в военкомат и узнаю, в чем дело.
Паша кивнула в знак согласия и хотела сказать что-то хорошее, чтобы парень сразу забыл вчерашнюю обиду, но не успела. Дмитрий ласково глянул на нее и скрылся за углом.
Вскоре у здания банка собрались все сотрудники. У многих растерянный вид, в глазах испуг. Появился шустрый и, как всегда, энергичный директор банка, почти вслед за ним подкатили два грузовика.
— Товарищи! Прошу без паники! — громко и властно распоряжался этот маленький
Люди засуетились. Начали спешно грузить в машины мешки, скрепленные сургучными печатями, стопы бумаг, папки. Толстый пожилой мужчина с лысиной перестарался в своем усердии и выволок дорожку. Кто-то крикнул ему:
— Не забудьте графин с водой и чернильницу!
Машины ушли. Сотрудники банка стали расходиться.
Паша не спешила, ждала Дмитрия. Но он так и не возвратился.
По радио объявили об эвакуации гражданского населения из Луцка. Когда Паша вернулась домой, мать уже сидела на узлах.
— Куда ж мы теперь? — заохала она, увидев дочь.
— Куда все, туда и мы... — сурово нахмурив широкие черные брови, ответила Паша.
* * *
...Вторые сутки Паша с матерью и теткой, нагруженные пожитками, устало двигались на восток, в сторону Клевани. Вдоль шоссе зияли глубокие воронки. Чернели сожженные опушки. Дымылись догорающие села, хутора...
Беженцы изнемогали. Кончились скудные запасы продуктов.
— Пашенька, — не выдержав, взмолилась Евдокия Дмитриевна, — далеко нам еще?
— Не знаю, мама!
Завидев близ дороги копну сена, Евдокия Дмитриевна предложила заночевать. Уставшие, они повалились на сено. Наша лежала между матерью и теткой, не чувствуя ни рук ни ног, но уснуть не могла. О многом передумала она. Что теперь будет с ними? Вспоминала Дмитрия. В последнюю встречу он показался ей самым близким после матери человеком. Жалела, что больше не увиделись.
Уснула Паша лишь глубокой ночью. Но как только солнечные лучи скользнули по земле, Савельевы снова тиранились в путь. Надо было спешить, чтобы успеть выбраться из опасной зоны. Однако в полдень узнали от встречных, что немцы заняли Барановичи, что вражеское кольцо сомкнулось. Идти на восток уже не было смысла. Решили возвращаться в Луцк.
Паша крепче увязала свой узел и уверенно сказала уставшей, чуть сгорбленной матери и ее сестре, Ефро-синье Дмитриевне:
Идемте!
Женщины доверчиво посмотрели на Пашу. За эти дни лицо ее вы тянулось, поблекло, глаза стали строже, а брони совсем сошлись в одну широкую черную линию.
— Боже, ведь мы так устали, доберемся ли обратно? — отчаялась Евдокия Дмитриевна.
Измученные и голодные, они ранним серым утром вошли в Луцк. Знакомые улицы были молчаливы, печальны, захламлены. По ним сновали военные в капустно-зеленых мундирах... Гулко и страшно, словно в пустой бочке, топали их кованые сапоги. Паше все казалось кошмарным сном...
Из-за большого углового дома вышла группа гитлеровцев. Они сразу обратили внимание на девушку. Рыжеволосый, шедший впереди, спросил по-немецки:
— Куда, красотка, спешишь? Пойдешь с нами?
Другой добавил:
— А может, только со мной?
— Го-го-го...— гулко разнеслось по улице.
Паша отвернулась. Она знала немецкий язык и понимала, о чем говорили солдаты.
Евдокия Дмитриевна забеспокоилась, прибавила шаг.
Прежнюю квартиру Савельевых фашисты превратили в склад награбленных вещей. Паше пришлось много побегать, пока нашла небольшую комнату на другой улице. Там они втроем и поселились.
Как-то Паша вышла в город. По улицам громыхали подводы и грузовики. Всюду на стенах домов пестрели приказы. И в каждом из них большими буквами чернело слово «РАССТРЕЛ». Под приказами стояла подпись генерального комиссара Волыни и Подолии генерала Шоне.
В здании банка засело гестапо. Над двухэтажным домом № 45 по улице Шевченко, где разместился гебитско-миссариат, маячил кроваво-красный флаг со свастикой. В католическом монастыре фашисты устроили тюрьму, а рядом — обнесенный колючей проволокой лагерь для военнопленных. В широкие ворота фашисты загоняли мужчин и женщин. Увидев это, Паша вздрогнула, словно и сама шла туда же.
Вернувшись домой, Паша бросилась к матери, которая, стоя у корыта, стирала запыленное в дороге белье.
— Мама, что ж это творится? Весь город охвачен страхом!
— Молчи, дочка, — снимая с рук грязную пену, тихо говорила мать, — молчи. Посмотрим, что будет дальше... Сейчас надо подумать о работе, как дальше жить, чем кормиться. Прошу тебя, будь рассудительной. Не говори ничего лишнего. С ненадежными людьми не водись.
Утром Паша отправилась искать работу. Возле здания гебитскомиссариата ее окликнула худощавая женщина лет сорока:
— Здравствуй, Савельева!
Паша радостно всплеснула руками:
— Мария Ивановна!
До прихода гитлеровцев Мария Ивановна Дунаева и Савельева работали в банке. Паша тогда и подружилась с ней. Вот они опять вместе...
Дунаева забросала Пашу вопросами: где застала война? что делает сейчас? здорова ли мать? И когда Паша рассказала обо всем пережитом, Мария Ивановна пригласила ее к себе домой.
— Приходи. Посидим. Погорюем вместе.
— Обязательно приду. Адрес прежний?
— Да.
Домой Паша вернулась в приподнятом настроении.
— Нашла работу? — с надеждой спросила Евдокия Дмитриевна.
— Нет, мамочка, порадовать пока нечем.
— А вид у тебя веселый!
— Знакомую встретила. В гости приглашает.
— Кто она?
— Ты ее знаешь, Дунаева. Мы с ней раньше встречались по работе. Умная, обаятельная женщина. G таким человеком поговоришь — и сам лучше становишься.
— С хорошими людьми, конечно, встречаться стоит и теперь. Человек не волк, одному никак не прожить...