Победивший платит

Жоржетта

Встречающий меня у входа медбрат передвигается почти бегом. Тоже знак. В доме пахнет лекарствами: тяжелый, нагоняющий тоску запах, так что и дышать тяжело.

Все разногласия отступают и забываются разом, когда я отодвигаю створку двери и оказываюсь в палате. Лери лежит так неподвижно, что в первую секунду меня накрывает ужасом, но дыхание рывками поднимает грудь. От надсадного писка приборов и звуков мучительного, тяжкого дыхания волосы поднимаются дыбом. Это же не может быть мой сын, правда? Он же еще позавчера был почти здоров?

Мало

ли что подумается и скажется в запале и раже? Когда чья-то жизнь подходит к режущей кромке предела, не остается ни любви, ни долга - лишь потребность любой ценой удержать.

Эрни выходит вместе со мною в коридор. Дверь в палату Лери отсекает шум его дыхания, как шлюз - безвоздушное пространство.

– Я предложил бы готовить мальчика к операции, - начинает он с места без приветствия.
– Сердечный протез поддержит его до тех пор, пока мы успеем вырастить новые ткани...

Я отчетливо слышу в его голосе неуверенность. Долго ли он сможет удерживать моего наследника по эту сторону границы? Лерой еле жив.

– Сколько это займет времени, Эрни?
– спрашиваю я, и врач морщится.

– Операция - сутки, клонирование сердечной мышцы - месяц.
– Он трет лицо.
– Дело не во времени, милорд. Я не могу вместе с сердцем пересадить и кардиостимулятор, в том виде, в каком он бы решил проблему. На сердечную мышцу и сопутствующие зоны идет поток хаотических... э-э, микросигналов, приводящих к пиковой нагрузке на ткани. Пересадка этого не изменит, я боюсь.

Я мотаю головой; прическа вот-вот распадется.

– Эрни, я ничего не понимаю, - признаюсь.
– Вы можете попроще?

– Иллуми, я тоже не понимаю, - фамильярно, устало и чуть торопливо отвечает врач.
– Не понимаю, что заставляет сердце почти здорового вчера мальчика сбиваться с ритма и надрывать собственную мускулатуру. Я предположил бы не естественное заболевание, а покушение, но весь мой врачебный опыт не подсказывает, как это могло быть сделано.

– А что говорят ваши коллеги?
– обреченно спрашиваю я. Эрни кривится.

– Судебный медик еще не участвовал в консилиуме, - отвечает он, - но здешний специалист-токсиколог, которому случалось участвовать приглашенным экспертом в судебных заседаниях - да. Они в аналогичном недоумении.

Время, время. Его у Лероя почти не осталось, и решение нужно принимать сейчас.

– На что похоже это состояние?
– уточняю я, стараясь справиться с нервной дрожью перенапряжения.

– На сенильные изменения, - коротко сообщает врач.
– Будь вашему сыну вдесятеро больше, я, может, нашел бы это состояние естественным.

Если я сейчас не ошибусь, у Лери будет шанс дожить до этих естественных изменений. На то и надежда.

– Он транспортабелен?

– Вы с ума сошли?
– изумляется Эрни.
– Куда вы собрались его везти?

– В Небесный Суд, - не замечая непочтения, отрезаю я.
– Там он может найти помощь. Если не получится, мы вернемся и попробуем ваши методы.

– Вы собираетесь увезти тяжелобольного из палаты интенсивной терапии разбирать тяжбы?!
– Физиономия Эрни выражает полнейший скепсис.
– Это опасно и неразумно. Оставьте лечение медикам, милорд.

– Я подпишу нужный документ, если вы желаете, Эрни, - сообщаю устало.
– Где моя жена?

– Миледи в палате поблизости, - кивает в нужную сторону.
– Милорд, поймите, мне нужна не ваша подпись, а моя собственная уверенность, что я делаю все возможное для спасения вашего сына. Если это не так, меня не успокоят никакие бумаги.

– Ваши усилия не помогают, - отвечаю я жестко.
– Вы не можете понять, что с ним, а у меня есть один из вариантов объяснения. Если он ошибочен... что ж, лучше рискнуть и проиграть, чем безуспешно оттягивать его гибель. Извините, но именно так выглядят ваши попытки.

Эрни прикусывает губу. Хотел бы он сейчас поспорить с "суеверными предрассудками", судя по лицу, но не станет - есть дела поважней. Но на мгновение в его глазах мелькает сомнение: искренен ли я в желании спасти жизнь Лероя. В конце концов, сын со мною в конфликте... однако и это соображение Эрни благоразумно держит при себе.

– Готовьте его к поездке, - распоряжаюсь я, - и прошу вас, поскорее.

Палата, на которую мне указал Эрни, кажется пустой, и я уже решаю, что ошибся дверью, но в ту же секунду замечаю жену, сидящую в кресле, спиной к двери; очень прямо, неподвижно, как статуя.

– Кинти, - тихонько зову я, касаясь плеча. Глаза жены кажутся темными кабошонами, устремленными в никуда.
– Дражайшая?

Она поворачивается плавным замедленным движением.

– Ты уже здесь?
– спокойно осведомляется.
– Ты был у него?

– Он умирает, - наклоняясь и глядя в туманные глаза, констатирую я. Не знаю, что за транквилизатор дал ей Эрни, но что не из слабых - определенно.
– Ты мне ничего не хочешь рассказать об этой его болезни?

– Этого не может быть, - твердо сообщает леди.
– Еще несколько дней назад он был здоров... почти, - спешно поправляется она.
– Я не сводила с сына глаз все эти дни.

– Кинти, он умирает, - повторяю я твердо.
– Не лги себе. Дракон выедает ему сердце, в этом дело.

– Дракон?..
– Кинти обрывает сама себя и дышит тихо, неглубоко и часто, словно это ей не хватает воздуха.
– С чего ты это взял?
– Сквозь лекарственное оцепенение почти прорывается крик.

– А что же еще?
– наклоняясь еще ниже и наблюдая, как дергается жилочка на ее виске. Словно прорвется вот-вот.
– Когда ему стало плохо, припомни? После суда. Поднимайся, - придерживая за плечо, требую я, - идем. Давай забудем пока эти чертовы обиды и спасем ребенка. Если ему не помогут Небесные - не поможет никто, ты это понимаешь?