Победный ветер, ясный день
Шрифт:
В платяном шкафу балетмейстера висели смокинг, кашемировое черное пальто и черный, отлично сшитый костюм. Судя по материалу — очень и очень недешевый. Весь остальной гардероб тоже был удручающе дорогим и удручающе однообразным: пятнадцать одинаковых кожаных жилеток, родных сестер жилетки, в которую был облачен покойный. Пятнадцать пар черных джинсов; пятнадцать пар туфель — точно таких же, какие красовались на Роме-балеруне.
Черных футболок тоже оказалось немерено, в отличие от рубашек, которых не было вовсе. А если нет рубашек, то зачем тогда смокинг, скажите на милость?..
Бычье Сердце так озадачился проблемами туалета Романа Валевского, что не заметил старикашку, вот уже добрых пятнадцать минут отиравшегося поблизости.
Старикашка был одним из понятых, приглашенных в квартиру. И раздражал Бычье Сердце не меньше апартаментов Ромы-балеруна хотя бы потому, что был тем, кем был, — слабосильным старикашкой, а не грешницей детородного возраста.
— Вы ко мне? — отрывисто бросил Бычье Сердце.
— Вы старший? — Старикашка взглянул на майора с достоинством Людовика Шестнадцатого, взошедшего на гильотину.
— Ну, я. Майор Сивере.
— У меня глаз наметан, — старикашка удовлетворенно хихикнул. — А по батюшке вас как?
— Антон Александрович.
— А я — Пупышев Иван Трофимович.
Сам в прошлом имел отношение.., к органам. Вышел в отставку в чине капитана.
— У вас ко мне дело, Иван Трофимович? — Перспектива выслушивать бредни отставника вовсе не грела Бычье Сердце.
— Имею сообщить следствию. Важную информацию, — раздельно произнес Пупышев.
— Сообщайте.
— Только для начала один, вопросик.
Если вы уж здесь… Что с хозяином? Порешили?
Проницательность старого шелудивого пса была достойна куска сахара, но с сахаром Бычье Сердце решил повременить.
— А вы знакомы с ним?
— Лично знаком не был, он тут недавно появился, года два назад. А я в этом доме, почитай, с пятьдесят третьего года. В двадцать четвертой квартире проживаю, этажом ниже. А здесь коммуналка была, пять семей, он их и расселил…
— Ближе к делу, Иван Трофимович.
— А ты не торопи меня, сынок. Что нужно сказать, я скажу. В свое время. Стало быть, порешили хозяина? Если бы не порешили, он бы сейчас здесь присутствовал, правильно я понимаю? Все-таки обыск с понятыми — дело серьезное. Сам в органах работал.
— Ну, допустим, — сломался Бычье Сердце. — И что?
— Он здесь с конца недели носа не кажет, а так я его часто видел. И машина у него всегда под цирком стоит. Большая такая, черная. — Пупышев раздул щеки, усеянные склеротическими прожилками. — А0280А. Правильно?
— Правильно. — Бычье Сердце был не сколько удивлен цепкой памятью старика. — Вы наблюдательный человек.
— В маразм еще не впал, хотя некоторые намекают. И в богадельню меня впихнуть не удастся, хотя некоторые очень стараются. Они стараются, а я им — вот! — Пупышев потряс перед носом Бычьего Сердца высохшим маломощным кукишем.
Бычье Сердце отвел кукиш от лица и попытался вернуть старикашку к магистральной теме.
— Значит, хозяина квартиры вы не видели с прошлой недели?
— Ни хозяина, ни машины, — подтвердил старик. — Зато в понедельник, утречком, из его квартиры выходили.
Это был неожиданный поворот, и Бычье Сердце мысленно благословил милицейского архангела, принесшего такую благую весть.
— Кто выходил?
— В пять двадцать я вывожу свою собаку. — Пупышев не торопился выкладывать карты на стол. — Каждый день — в пять двадцать, как бы некоторые по этому поводу ни изгалялись. Собака моя им, видите ли, спать мешает, когтями по коридору цокает.
А я ему когти лично постригаю! Лично!..
— Иван Трофимович!
— Лифт у нас останавливается на площадке между этажами, как вы заметили. Но я не спускаюсь вниз, я наверх поднимаюсь, совершаю моцион. Опять же для сердца полезно. Ровно одиннадцать ступенек, можете сами посчитать. Я и в то утро поднялся. На площадку между нашим этажом и вот этим. Вызвал лифт, стою, жду. И что бы выдумали… — Старик надолго замолк.
— Что? — выдохнул Бычье Сердце.
— Может, поговорите с соседями? Они смерти моей хотят, пакости подстраивают…
Третьего дня дымовую шашку под дверь бросили. Почтовый ящик подожгли, пакет перловки украли… Я уж и к участковому обращался, а у него одно: такие дела не рассматриваем, решайте сами, по-соседски…
Поговорите?
— Поговорю. Так что с лифтом?
Старикашка выдержал мхатовскую паузу.
— Ну, так вот. Стою у лифта и вижу, что из этой квартиры выскакивает девчонка. И несется по лестнице сломя голову.
В лифт она не зашла…
— Девчонка каких примерно лет?
— Каких еще лет? Может, ваших. Молодая и молодая. Для меня все, кто после целины в рост пошел, — молодые.
— Значит, говорите, что видели ее в понедельник рано утром?
— Да.
— Вы точно запомнили?
— У меня с памятью все в порядке, хотя некоторые и намекают, — обиделся старик. — Мол, свет я за собой в туалете забываю погасить…
Показания старого пня могли оказать следствию неоценимую услугу. Ведь в понедельник утром Роман Валевский был уже мертв. И не исключено, что женщина, побывавшая в квартире, знала об этом. Более того, не исключено, что она и пришла туда именно потому, что Ромы-балеруна не было в живых. И Бычье Сердце дорого бы дал, чтобы женщиной оказалась Лика Куницына.
— Опознать ее смогли бы?
— А чего ее опознавать? Стриженая, в штанах с лямками, они сейчас все на одно лицо.
— И никаких особых примет?
— Носок торчал из кармана, это было.
Белый носок. А сама рыжая. Я еще подумал, что за мода такая — носки в карманы запихивать…
Белый носок! Уж не родной ли братец носка «адидас», найденного в прихожей?
Носок в кармане неизвестной посетительницы несколько озадачил Бычье Сердце.
Трусики, в крайнем случае бюстгальтер — еще куда ни шло, но носок!.. И почему второй «адидас» оказался брошенным в предбаннике? Оплошность, непростительная для криминального визита. Да еще помноженная на бутылку из-под грузинского вина!..