Победы, которые не умирают
Шрифт:
– А что Пелопс пообещал Миртилу? – с любопытством спросил Гектор. – Почему тот согласился ему помочь?
– Разве это имеет значение? – презрительно бросил Клеант. – Предательство есть предательство. Пелопс – трус. Настоящий мужчина не станет сражаться обманом.
– Но ведь Эномай тоже был несправедлив. Он побеждал тех, кто был не таким умелым, как он, и не имел таких коней, – возразил Гектор.
– Это не его проблема. Их никто не заставлял.
– Тебе нравится Эномай?
– Нет. Он ещё более жалкий трус.
– Тогда зачем ты его защищаешь?
– Не его. Я за честный бой. И я не люблю предателей.
– Как будто я
Клеант насупился:
– Я бы не стал умирать ради женщины, – высокомерно заявил он. – Но если бы решил участвовать в этом деле, то нашёл бы способ.
Гектор едва не засмеялся, но тут молчавший до сих пор Праксидам счёл нужным вмешаться:
– Дело не в том, как бы ты поступил, а в том, как не поступил бы. Есть вещи, сделав которые, ты обречёшь себя на гибель. Может быть, не в прямом смысле, но всё же гибель. Потому что предательство или другой бесчестный поступок, вроде жестоких игр Эномая, влечёт за собой возмездие богов. Поэтому Эномай погиб от руки своего слуги, и его дом был разрушен молнией. Этот столб – всё, что от него осталось. Миртил вместо награды тоже получил смерть. То ли он хотел полцарства, то ли ещё что, но Пелопс не захотел платить и сбросил соучастника со скалы в море. Миртил перед смертью проклял род Пелопса, и с тех пор не было потомкам Пелопса удачи, их преследовал злой рок. Одна подлость повела за собой другую, и так далее. Ну что, Гектор, захотел бы ты такой судьбы, выбрал бы путь Пелопса?
– Нет, – мальчик был серьёзен. – Но как же быть?
– В данном случае можно отступить, можно учиться тому, в чём ты слаб, можно собрать армию и победить врага или заставить врага принять свои условия. А можно украсть невесту и бежать. Только вы можете решить, как поступать. Рано или поздно вам придётся делать тяжёлый выбор и отвечать за него тоже придётся вам или вашим близким.
– А если выбора нет? – резко спросил Клеант.
– Выбор есть всегда, но не всегда хватает смелости ему следовать или ума его увидеть.
Солнце опускалось всё ниже, и Гектор с сожалением понял, что путешествие по Олимпии закончено. Клеант, казалось, не обращал внимания на поблекшие краски, словно умел видеть в темноте. Тем временем Праксидам повёл Гектора к выходу, миновав по пути дикую маслину Геракла. Клеант следовал за ними, хотя его независимый вид не давал заподозрить, что ему нравится нынешняя компания.
Выйдя за ограду, старый эгинец повернул налево и, зайдя за угол, направился вдоль стены Альтиса на восток, к ещё одному зданию между оградой и Алфеем. У южной стены здания была установлена статуя Зевса.
– Это булевтерий, здание, где заседает буле – олимпийский совет. Завтра именно сюда в конце придут спортсмены и судьи, а члены совета – гиеромаи – будут принимать их клятвы. Спортсмены поклянутся у статуи Зевса Горкия, Хранителя клятв, соблюдать все правила игр, а судьи – честно судить. На этом завтра обряды закончатся. Теперь идём, пора поесть.
И действительно, в животе Гектора немедленно заурчало, и он уже без сожалений пошёл к палатке, где ждал отец. Клеант хотел улизнуть, не желая навязываться, но Праксидам не позволил, потянув за собой. Юный спартанец решил, что глупо отказываться, раз уж подвернулась возможность перекусить, и без сопротивления, которого вполне можно было ожидать от столь независимого молодого человека, побрёл за стариком.
Даже привычная солёная рыба и лепёшки казались необычными
Гектор наслаждался теплом огня и компанией, в которой находился. Клеант сидел тут же: его словно притягивало к этим открытым людям, так непохожим на прежних знакомых. Он и Праксидам весь вечер о чём-то говорили, из-за чего Гектор чувствовал себя немного отвергнутым. К ним присоединились ещё три человека: один – юноша лет двадцати с едва пробивавшейся бородой, которую он явно холил и лелеял, а двое других были братьями и, как оказалось, знали немало занимательных историй.
– Я слышал, Милон из Кротона снова собирается участвовать в играх? Специально приехал посмотреть, сможет ли он выиграть, ведь ему уже почти сорок. Я не знаю никого, кто выступал бы так долго и при этом побеждал, – эти слова произнёс юноша, который явно не понимал, как можно верить в такую победу. Судя по всему, остальные его мнения не разделяли.
– Раз ты его не видел, то подожди с суждениями. Это самый могучий борец, какого знала природа со времён Геракла, уверяю тебя, – насмешливо возразил один из братьев – Диадор – и подмигнул Гектору. – А что касается возраста, то посмотри на Праксидама – рискнул бы ты с ним сражаться?
Юноша – его звали Меарон, а прибыл он, как позже выяснилось, из Милета в Азии – окинул старого эгинца внимательным взглядом и промолчал.
– Как ни приятно мне такое сравнение, но, к сожалению, до Милона мне далеко. Такие атлеты бывают раз в сто лет. У него уже пять побед на Олимпийских играх – и это не считая побед в Дельфах, Немее и на Истме у Коринфа.
– Подумаешь, – вмешался Клеант, не выдержав, – у нас в Спарте тоже были борцы, которые побеждали в Олимпии по пять раз.
– Неужели? Что-то я таких не знаю, – произнёс второй брат, чьё имя было Финний. – Как их звали?
– Хетомикл побеждал пять раз, а его отец Гиппосфен – шесть раз, – невозмутимо ответил Клеант. – В Спарте даже есть храм Гиппосфена – так его почитают.
– Я про них не слышал. И когда это было?
– Когда в Афинах Драконт и Солон только начинали устанавливать законы, а Милет ещё был свободен от персов.
Гектор поражённо раскрыл рот, пытаясь выудить из воспоминаний хоть что-нибудь об упомянутых афинянах, но ничего не вспомнил, кроме того, что жили они где-то во времена его прадедушки и установили в Афинах новые законы.
Взрослые с удивлением уставились на юного спартанца.
– Неужели в Спарте всему этому учат? Я слышал, у вас многие взрослые даже читать не умеют, – казалось, Меарон не верит собственным ушам. – Откуда тебе столько известно?
– Кто умеет слушать, тот знает, – отрезал Клеант, и, вытащив откуда-то финик, демонстративно засунул его в рот. Спорить на эту тему ему не хотелось, ведь он и сам частенько задавался вопросом: почему знания так мало значат на родине? Его способность вспомнить и соединить в единое целое события зачастую вызывала раздражение не только у его сверстников в Спарте, но и у взрослых, а попытки расспросить про жизнь в других странах натыкались на стену непонимания и, как правило, заканчивались наказанием. Но обсуждать с чужаками эту тему он не собирался.