Побег аферистки
Шрифт:
Девушки, у которой погибший вырвал из рук чемодан, никто больше не видел. Наверное, испугавшись, она забежала так, что и собака след не взяла бы. В конце концов, ее ничто не связывало с несчастным случай с преступником и, следовательно, никто не собирался искать. О предыстории события и о ней просто забыли!
Раздел 7
1
Григорий вышел из машины, одолел три ступеньки, ведущие во двор к Огневым, и отворил калитку. Татьяна ждать не стала — и себе пошла следом. По возвращении из Киева она не отставала от мужа ни на шаг, — не учитывая, конечно, его работы, — будто была связана с ним одной веревкой.
Борис Павлович, привезший их сюда на своих стареньких «Жигулях», сначала хотел остаться в машине и подождать, пока они там договорятся с травницей, а когда увидел, как Огневы хорошо устроились в брошенном доме, не сдержал любопытства и тоже пошел во двор.
Григорий вошел в дом без стука, как свой, отодвинув тяжелые портьеры, поверх москитной сетки прикрывающие вход в веранду, которая благодаря размеру летом служила хозяевам кухней и столовой. Здесь Любовь Петровна готовила завтрак.
— Проходите, — пригласила гостей. — Вы снова попали на мой выходной.
— Я умышленно так подбирал день, — сознался Григорий. — Извините. Но хочу, чтобы вы не торопились, осматривая мою жену.
— А где она? — спросила хозяйка. — Чего не заходит?
— На дворе осталась, — буркнул Григорий. — Сейчас.
Он выглянул во двор. Там Татьяна и Борис Павлович уже устроились на скамейке в холодке и с любопытством осматривали усадьбу, обсуждая виданное. Григорий без слов махнул своей жене рукой, чтобы она шла в дом.
Та неловко сдвинула плечами, словно извинялась перед собеседником, что покидает его, чуть задержалась, как спортсменка перед прыжком в воду, а потом медленно прошла к порогу, неуверенно переступила его. Она чувствовала сильное сердцебиение. И не могла понять его причину. То ли это неловкость, так как в последнее время она доказала, что довольно бодра для болящей, то ли неверие в способности этой женщины… будто решение приехать сюда было попыткой угодить мужу за его внимание к ней. А может, она просто по-женски стесняется своих красных рубцов, обрамляющих лицо? Резонно, конечно.
Но было здесь и другое. В здешнем пространстве разливалось нечто приятно будоражащее ее, что-то знакомое и желанное, перед чем она готова была благоговеть. Ей захотелось стать маленькой, глупой, беспомощной и кому-то слепо довериться, зная, что ошибки в этом нет. Здесь воздух был иным. Иными были запахи. И звук, лежащий в основе бытия, неулавливаемый ухом, был как давно забытая музыка. Здешние вибрации, возможно, только ею ощутимые, ласкали ее кожу, ввергая ее в ощущение беспредельного и беспричинного счастья.
Татьяна вошла и молчала.
Любовь Петровна, словно ее что-то толкнуло, на миг оторвалась от приготовления завтрака и пристально посмотрела на больную, которую ей предстояло лечить. Она безотчетно прижала руки к груди и замерла. Так прошла минута.
Потом Любовь Петровна очнулась, повернулась к своему делу и ускорила движения, засуетилась, ловко прибирая со стола очистки овощей и использованную кухонную утварь.
— Пожалуйста, посидите во дворе, — вдруг предложила она. — Сейчас я накормлю мужчину и выйду к вам.
— Мы прогуляемся к реке, — предупредил Григорий.
Втроем приезжие вышли со двора и пошли в сторону Днепра. Борис Павлович глазом заботливого хозяина осматривал покинутые усадьбы и вздыхал, покачивая головой.
— Такие огороды пропадают, вот возле этого дома соток двадцать будет, — сожалел он. — И полив приспособить недолго. Почему же люди отсюда уехали?
— Понятно почему, потому что работы здесь нет, — сказал Григорий.
— Так продали бы, передали в другие руки! Сколько есть пенсионеров, желающих жить в селе, на природе! Разве можно землю без ухода оставлять? Это непростительный грех, все равно, что малого ребенка бросить на произвол судьбы. Ой, — застонал он, — душенька моя не выдерживает такой разрухи. Кто это все делает, кто уничтожает нас?
— Что-то эта женщина очень молодая для бабки, — сказала Татьяна, скосив взгляд на Бориса Павловича, и было видно, что она умышленно перевела разговор на другое, чтобы этот славный человек не побивался. — Может, вернемся? Там у тетушки-травницы можно на тылах посидеть. А то еще нас здесь собаки порвут.
— У нас тылы называют куриными двориками, — поправил жену Григорий. — И пускать туда чужих не принято.
Борис Павлович понял тактичность и чуткость Татьяны. Он сначала приумолк, а потом предложил:
— Вы, в самом деле, возвращайтесь назад, чтобы тетка вас не ждала. А я еще поброжу здесь, — он с благодарностью посмотрел на Татьяну: — Ты не волнуйся, это хорошо, что она молодая. Значит, грамотная, не убитая жизнью, энергичная.
Вдруг закуковала кукушка и пролетела мимо них, почти над головами. Борис Павлович остановился, поднял голову и провел ее взглядом. Все его движения были такими естественными и обычными, что, не зная почему, Татьяна прониклась к нему симпатией — в конце концов, может, в как раз потому, что он во всем был живым и искренним, а не лукавым человеком, которых теперь развелось много. Вот переживает о земле, понимая, конечно, что тут бросили не просто клочок суши, а оголили часть Родины, будто убежали с дежурства на ее рубежах те, кому она доверялась.
Татьяна оглянулась в сторону Днепра, куда они не пошли. По обеим сторонам улицы вниз до берега тянулись живые изгороди, только изредка они были ухоженные, а то большей частью превратившиеся в сплошные зеленые стены. Кое-где за ними, в глубине усадеб, стояли неразрушенные дома — из-за деревьев выглядывали верхушки крыш.
Вдоль огородов, с тыльной стороны той шеренги усадеб, в которой стоял дом Огневых, прямо от бывшего причала, так же теперь брошенного, вилась дорожка, а от нее были протоптаны тропинки на огороды и дальше во дворы.