Побег из приюта

Он не хотел быть первым. Даже тишина этой комнаты казалась ему оглушительной – шорох шагов причинял боль, а пронзительные вопли собственных сомнений громовым эхом отзывались в ушах. Главврач заверил его, что первым быть хорошо, даже почетно. В конце концов, Кроуфорд ожидал его – подходящего пациента – так долго. Поэтому он надеялся, что Рики будет вести себя достойно и не создаст ему проблем. Это был особенный момент, настоящая привилегия – стать Пациентом Ноль.

И все же он не хотел быть первым. Ему было одиноко в этой холодной комнате, и в глубине души, там, откуда произрастала его человеческая сущность, он знал, что быть Пациентом Ноль плохо. Очень плохо.

Стать Пациентом Ноль означало утратить себя. Его ожидала не смерть, а нечто гораздо худшее.

Не произнося ни слова, они привели его в маленькую комнату. Рики уже приходилось проделывать такой путь, но в прошлый раз это было в Викторвуде в Хэмптонсе, и тогда он пошел на это добровольно. Это было уже третье по счету «заточение», и все ему порядком надоело.

Он опустил голову, глядя на пол, мастерски играя свою роль. Испытывал ли он раскаяние? Ничуть. Но ему не терпелось отсюда вырваться. Клиника Бруклин. Что с того, что это дурдом? Название звучало до невозможности глупо и напыщенно. Он не хотел иметь с этим местом ничего общего.

– Мне необходимо увидеться с родителями, – произнес он.

Звуки его голоса заставили их еще крепче стиснуть его руки. Один из санитаров выхватил смирительную маску. Рики незачем было изображать изумление – он и в самом деле был шокирован.

– Эй, полегче, это еще зачем? Я просто хочу поговорить с мамой. Вы должны понять, что произошла какая-то ошибка. Если бы я смог с ней поговорить…

– Ага, парень. Само собой. Ошибка, – хмыкнул санитар. Он был выше и сильнее Рики, и сопротивляться ему было бессмысленно. – Мы не хотим причинять тебе боль, Рик. Мы пытаемся тебе помочь.

– Но моя мама…

– Мы это уже слышали. Тысячу раз.

У санитара был приятный голос. Мягкий. Добрый. Так было всегда – ласковые голоса произносили что-то ласковое, скрывающее темные, черные намерения. Эти голоса хотели его изменить. Иногда приходилось бороться с соблазном позволить им

– Мне необходимо увидеться с родителями, – спокойно произнес Рики. Ему стоило огромных усилий не показать, какой ужас он испытывает в этой камере, которая находилась в совершенно незнакомом ему месте и в которую его притащили против воли. В камере в клинике для душевнобольных. – Прошу вас, просто позвольте мне с ними поговорить. Я знаю, это звучит нелепо, но мне кажется, что я сумею им все объяснить.

– Это уже невозможно, – ответил санитар. – Теперь заботиться о тебе будем мы. Родители придут за тобой, когда тебе станет лучше.

– Главврач Кроуфорд – самый лучший, – сказал второй санитар.

Он произнес это так же тепло, но устремленный на Рики – сквозь Рики – взгляд оставался холодным. Как если бы Рики здесь вовсе не было, или даже если он был, то представлял собой ничтожную пылинку.

– Он и в самом деле самый лучший, – автоматически повторил высокий санитар.

Эти слова заставили Рики сопротивляться. Он уже все это слышал прежде о других врачах, других «специалистах». Это были шифровки. Все, что произносили эти люди в «пансионатах» и лечебницах, было шифровками. Они никогда не говорили того, что на самом деле было у них на уме, а именно того, что ему никогда отсюда не выйти, ни за что не обрести свободу, пока он не станет совершенно другим человеком. Высокий и более крепкий санитар справа от него вполголоса выругался, пытаясь дотянуться до чего-то вне поля зрения Рики, одновременно удерживая его руку.

В комнате было холодно и зябко от весеннего дождя на улице, а свет был слишком ярким, бесцветным и безликим, как и все здесь.

Никогда еще мир снаружи не казался ему менее реальным. Пусть между ними было всего несколько футов, отделяющих его от стены, а затем еще несколько дюймов кирпичной кладки – с таким же успехом свобода могла находиться за бетонной стеной толщиной в милю.

– Выбор за тобой, – тяжело вздохнул санитар. – Тебе нужно выбрать, Рик, как мы будем с тобой обращаться.

Рики знал, что это неправда, и принялся сопротивляться еще упорнее. Он раскачивался из стороны в сторону, пытаясь ударить лбом одного из них и заставить их ослабить хватку. Их голоса зазвучали откуда-то издалека, как только в его руку скользнула игла, вонзаясь в вену глубже обычного, на что указывала резкая боль.

– Я просто хочу с ними увидеться, – повторил Рики, медленно оседая на линолеум. – Я могу им все объяснить.

– Конечно, можешь. Но сейчас тебе необходимо отдохнуть. Не успеешь оглянуться, как твои родители будут здесь.

Эти слова были призваны его утешить, но они были вздором. Комната расплывалась перед глазами. Кровать, окно и письменный стол превратились в одинаковые молочно-серые пятна. Рики позволил себе полностью погрузиться в темноту, испытывая чуть ли не облегчение от обволакивающего оцепенения, которое избавляло его от ужаса и осознания предательства, сплетавшихся в тугой узел у него в животе.

Мама и Бутч, должно быть, уже возвращались в Бостон. Они уехали давно, так давно. Ему всегда удавалось убедить маму забрать его домой. И Рики знал, что снова бы этого добился, если бы ему удалось хоть на минуту остаться с ней наедине.