Побег
Шрифт:
Позднее игрок представил его кое-каким «правильным» ребятам; Док опять сорвал банк в одной из игр, без предварительной договоренности и уже без дележа выручки — это, как он считал, никоим образом не противоречило отцовскому кодексу дружбы. Напротив, Маккой-старший считал, что лучший друг человека — это он сам, а недруг — любой, кто перестал быть полезным, и что это в большей или меньшей степени является моральным обязательством — наживаться на любом человеке, принадлежащем к этой категории, когда это можно сделать не подвергая себя опасности и без всякой перспективы ответного удара.
Док
Он любил свою работу. Начав с сурового приговора к тюремному заключению в двадцать восемь лет, он оставался верен ей и в дальнейшем. Его доход на протяжении последних пяти лет составлял более ста тысяч в год. Ради таких денег человек может позволить себе и посидеть какое-то время. Он всегда использовал свою вынужденную праздность, чтобы отдохнуть, завести новые связи, расширить криминальные познания и спланировать новые дела.
Последние восемь лет, проведенные Доком за решеткой, были вполне комфортными и нередко в высшей степени приятными. В конце концов, тюрьма не может функционировать без сотрудничества с ее обитателями; по крайней мере, не может функционировать удовлетворительно или в течение долгого времени. Так что человек, способный верховодить своими товарищами по отсидке, способный сделать так, чтобы они тоже стали сотрудничать или молчать о чьем-то сотрудничестве, может получить почти все, о чем он попросит. И практически единственным лишением, которому подвергался Док, были потери в его доходах.
При тех же самых обстоятельствах он воспринимал бы свой второй и последний приговор к лишению свободы так же легко, как и первый. Но обстоятельства изменились коренным образом. Он был женат — да еще на женщине почти на двенадцать лет моложе него. А ему было сорок.
Док не изводил себя, оказавшись в таком положении. Он никогда не отказывал себе ни в пище, ни по ночам в сне, не провел ни единого мига предаваясь бесполезному раскаянию. У него была только одна проблема — выйти на волю прежде, чем это потеряет смысл. Ну что ж, хорошо, если это нужно сделать, он это сделает.
Он оставил шестьдесят тысяч долларов на воле, у Кэрол. С этой суммой и с высококлассным адвокатом по уголовным делам он сумел добиться, чтобы двадцать лет, к которым его приговорили, сократили до десяти. Это был немалый шаг на пути к свободе; если бы не случилось непредвиденных неприятностей, он получил бы право на условно-досрочное освобождение приблизительно через семь лет. Но Дока это не устраивало. В его представлении семь лет были все равно что семьдесят. И ему больше не хотелось никаких условно-досрочных освобождений. Пытаясь заниматься делом, будучи условно-досрочно освобожденным, он как раз и загремел туда, где находился теперь.
В комиссию по помилованиям и условно-досрочному освобождению, помимо ее председателя, Бейнона, входило еще четыре члена. Воспользовавшись своими исключительными привилегиями, Док подъехал по очереди к каждому из них. Входившая в комиссию женщина средних лет была без ума от него; он сумел подкупить ее обходительной беседой. Трое других ее членов были не против того, чтобы им предложили наличные.
К несчастью, с деньгами у Дока было очень, очень туго. У него даже не набиралось суммы, близкой к той, которая требовалась для подкупа этих троих мужчин. А его адвокат, который обычно сам не гнушался «хорошими» предложениями, отказался играть роль банкира.
— Не то чтобы я тебе не доверял, Док, — объяснил он. — Я знаю, что получу свое из добычи от первого же твоего дела. Вся штука в том, что не будет вообще никакого дела, потому что не будет никакого помилования. Ты бы сперва переговорил со мной. Я бы сказал тебе, что ты напрасно теряешь время.
— Но на моей стороне будут четыре члена комиссии. Большинство!
— Большинство, большинство! Трое из них — жулики, а баба, действующая из лучших побуждений, — идиотка. Бейнон наложит вето на их решение. Если они попытаются наседать на него, он начнет отбиваться. Поднимет такую вонь, что тебе, наверное, придется залечь на дно до конца своей жизни.
— Тогда поменяем все местами. Если они не могут надавить на него, тогда может ли он надавить на них?
— Он бы смог. Он мог бы заставить их отплясывать в юбочках на ступеньках Капитолия, если бы задался такой целью. Но забудь про это, Док. Он не пойдет на такое ради шальных денег.
— Тем лучше для него. Чем лучше репутация, тем меньше риск.
— Да ну? — Адвокат горько усмехнулся. — Хочешь познакомиться с человеком, которого едва не исключили из адвокатской коллегии за то, что он предложил Бейнону сигару? Ну, тогда давай пожмем друг другу руки.
Дока это не убедило. Ему и прежде проходилось иметь дело с честными парнями, и они никогда не оказывались настолько чистыми, насколько это предполагалось. Так что он устроил встречу с Бейноном с глазу на глаз — практически только это он и сделал. Просто увиделся с ним. И откланялся слишком быстро, как только мог: он был слишком проницательным, слишком хорошо умел истолковывать выражение лица человека, интонацию его голоса, его общий настрой, чтобы предпринимать что-либо еще. Бейнон явно хотел, чтобы он попытался дать взятку. Было также очевидно, что у него возникнут какие-то очень неприятные планы в отношении Дока, едва это произойдет.
— Так что мне придется придумывать что-то другое, — сказал Док Кэрол во время ее следующего посещения. — Я не знаю, что это будет, но Бейнон определенно исключается.
— Может быть, и нет. Мы не можем быть в этом уверены, пока не попробуем.
— Я уверен. Бейнон не возьмет.
— Ты хочешь сказать, что он никогда не брал? — упорствовала Кэрол. — Он не возьмет у тебя или адвоката. В обычной ситуации он не взял бы и у меня. Но, предположим, я порвала с тобой, Док, ну для вида. Тогда у него есть отговорка на тот случай, если кто-то захочет сделать ему пакость. Если у нас с тобой все будет кончено, тогда, естественно — логически, я не стану давать ему взятку. А когда мужчину бросает жена, считается, что это наказание. Неужели ты не понимаешь, Док? У меня не было бы никакой причины давать ему взятку, а у него появились бы основания дать тебе шанс.