Побег №

Julia Shtal

Но, рассудив на сонную голову, что это ещё не самое страшное, что могло с ними произойти, Ракета прикрыл глаза и вскоре уже крепко спал. Да, не самое страшное, но довольно неприятное — это-то енот и упустил…

Спалось почти что прекрасно только первые часа три; потом начался Ад. Холод успел сразу же забраться в салон и всё ещё боролся с тёплыми потоками воздуха; как раз таки через три часа или даже раньше их война завершилась полным поражением тепла. Холод торжествовал и отмечал свой триумф на всех живых существах, здесь обитающих…

Ракета, свернувшись калачиком, старался сильнее натягивать на себя одеяло, с силой жмурить глаза и пытаться уснуть, но вскоре понял, что лишь обманывает себя: развернувшись на спину и выдохнув

светло-серое облачко пара, он понял для себя ясно, что быстрее у него получится сдохнуть и замёрзнуть, чем заснуть при таком. Енот неохотно поднялся с места и пополз к панели управления, зевая и потирая глаза. Проверил, стоит ли обогрев на максимуме; да, он стоял всё это время. По идее, здесь должно быть жарко до одурения, так что можно было себе представить температуру за бортом. Ракета недовольно прошипел себе под нос что-то и поплёлся назад, раздумывая, где завалялось его более тёплое одеяло; его можно было найти, и уж тогда быть спокойным, но тот факт, что он сам не видел его уже около года или даже двух, немного, а всё-таки расстраивал его и отбивал всякое желание искать.

В таком случае Ракета понял одно: нужно продержаться до утра, несмотря на дрожь, ледяную кровать и отсутствия хоть какого-нибудь мало-мальски исправного источника тепла. Да и, в принципе, думал он, вновь подходя к своей кровати, это в сущности своём лишь пустяки в сравнении с тем, что они проходили вместе с Грутом до того. Вспомнив о своём напарнике, енот глянул на устроившегося рядом со стеной Грута: тот, кажется, мирно дремал. «Вот бывает же так, что плевать на температуру!» — с завистью подумал Ракета и стал было вползать в своё холодное ложе, как не совсем ожидаемо сквозь упругую ледяную тишину до него донёсся шёпот: «Я есть Грут…»

— А? Ты тоже не спишь? — вдруг приободрился Ракета, едва унимая стучащие зубы и стараясь казаться весёлым. — Нет, мне нормально. Л-лишь чуть-чуть холодно, — мысленно енот выругал себя за это вырвавшееся «л-лишь». Оно, казалось ему, выдавало его с потрохами; впрочем, Грут навряд ли мог быть уж таким внимательным — этим себя пушистый и успокоил.

Дерево зашуршало и в мгновение око оказалось рядом с его кроватью; Ракета изумлённо на него смотрел и сквозь сумрак различил будто бы сомневающийся взгляд Грута. Енот пока ещё сидел на кровати и старался прикрыть свою дрожь одеялом; а зачем ему это нужно, он и сам затруднялся ответить. Может, из-за прирождённой гордости хотелось ему доказать свою несуществующую и неуместную здесь стойкость? Это Ракета не знал и не мог знать. Но отчего-то показать свою слабость, пускай и более приемлемую здесь, чем стойкость, ему было неприятно.

— Ты чего, Грут? — с напускным подозрением спросил енот и ещё сильнее натянул на себя одеяло. — Давай уже спать, а то времени до подъёма осталось не так много!..

— Я есть Грут! — твёрдо произнесло дерево, в упор глядя на него. Ракета даже сквозь сумрак смог разглядеть его засверкавший взгляд.

— Ты серьёзно? Думаешь, я замёрз? — слабо усмехнулся. — Да ни черта! Нет-нет, ты ничем помочь не сможешь. Возвращайся к себе, дубина… — Грут не сдвинулся с места и лишь слегка зашуршал ветками. Через пару секунд Ракета ощутил, как его, вместе с одеялом, подняли упругие лианы и понесли куда-то к Груту. Енот старался высвободиться и что-то говорил, вероятно, лживое, стараясь уверить дерево в том, что ему не холодно. Но Грут был непреклонен и уж если считал, что его помощь требуется, значит, предоставлял эту помощь несмотря ни на что. Ракета мягко приземлился на сложенные вместе, почему-то тёплые ветки-руки Грута и ощутил на себе отправившееся вслед за ним одеяло; через несколько секунд на него опустилось толстая, плотная, неимоверно согревающая ткань. Тут енот с радостью распознал на себе своё утерянное одеяло. И как только Грут его нашёл?

— Эй, послушай, спасибо тебе конечно, но не кажется ли тебе это странным?

Что я сплю на твоих руках? — Ракета хотел и мог спросить жёстче и даже тут же вскочить и уйти, но отчего-то не сделал этого. Странное влияние кристаллов?

— Я есть Грут, — что значило «Нет, не кажется».

— Ну, у меня же теперь есть тёплое одеяло. Зачем я буду беспокоить тебя? — Ракета приподнялся на локте и заглянул в лицо Груту. Тот произнёс свою традиционную фразу, которая значила то, что это его вовсе не обеспокоит и даже будет в радость. Ещё прибавил, что вот так, на его ветвях, будет теплее, а почему, так и не пояснил.

— О, Грут! — жалостливо воскликнул енот, откинувшись назад и прикрыв лапами морду. — Ты какой-то слишком хороший друг!.. — потом повернулся на бок, в сторону панели управления, и с изумлением заметил: — Зато с тебя такой вид открывается… Мне с кровати было не видно.

И действительно, Грут был высок, так что с него открывалась божественная панорама на эту до умопомрачения красивую, но такую, мать её, опасную планету: все эти кристаллы россыпью лежали прямо, казалось, на ладони. Ракета пристроился поудобнее и понял, что на тёплых ветках, сплетённых вместе, было даже мягче спать, чем на матрасе. Хотя могло показаться наоборот. Его самого ещё дико конфузило собственное положение — такое, казалось ему, было недопустимо, но всё же понемногу енот привыкал к нему и находил в нём свои плюсы. А их было много…

Уют и тепло — казалось, что ещё нужно для сна? А вот Ракете отчего-то спать не хотелось — было такое чувство, что что-то для сегодняшнего дня (или даже для вчерашнего) он не договорил. Не сказал нечто важное… правда, для кого?..

Грут лишь изредка хрустел ветками, но более от него шуму не было; он молчал, склонив голову, и покорно держал своего замёрзшего товарища. Тот уже давно отогрелся и мысленно благодарил Грута. А потом вспомнил: может, не надо мысленно?

— Грут, ты же не спишь? — едва отрывая свой взгляд от синеватых полей, спросил Ракета, разворачиваясь на спину. Сверху на него смотрели два блестящих чёрных глаза — можно было догадаться, что Грут не спал и, вероятно, не собирался.

— Знаешь, Грут, спасибо тебе, что так заботишься обо мне…

— Я есть Грут… — «И тебе также спасибо за заботу: я помню вытащенные тобою пули» — так это расценил Ракета и был тронут этими словами.

— Ну-ну, это пустяки! А вот то, что делаешь ты, поистине важно, — дерево покачало головой и улыбнулось; «Ты ошибаешься», — хотело сказать оно.

— Ты себя просто не оцениваешь по достоинству, Грут… Знаешь, — вдруг живо начал Ракета, закинув руки за голову, — я понял кое-что… — он не смог оставаться в прежнем положении, поэтому сел, оказываясь ближе к лицу Грута. — Я понял, что, если ты когда-нибудь развалишься, я всё-таки, твою мать, расплачусь! Вот правда! Ибо лучше друга, чем ты, у меня не было и никогда не будет. — Енот провёл лапкой по его лицу и тут же отдёрнул, будто обжёгшись о какую-то мысль. — Впрочем, эти кристаллы как-то странно на меня влияют, Грут. Смотри, чтобы я здесь тебе в любви не начал признаваться — сразу дай пару пощёчин, должно пройти… — Ракета сконфуженно прилёг и отвернулся от лица Грута. Ему было немного стыдно.

— Я есть Грут.

— Чего? А, эти слова! Ну, можешь считать, что правда… — буркнул енот и подложил лапки под голову. — Да, правда… — шёпотом произнёс Ракета ещё раз и хмыкнул. Пару минут продолжалось тугое молчание, изредка нарушаемое треском веток, а потом енот всё-таки не вытерпел и вдруг сказал, заставив уже прикрывшего глаза Грута вздрогнуть:

— Я вспомнил, что ещё хотел сказать! — его радости не было предела — Грут даже стал раздумывать, не самое ли время сейчас дать ему пощёчину. Но неподдельный восторг Ракеты от чего-то заворожил его, поэтому он молча понаблюдал за тем, как енот развернулся к нему.