Побеги, тюремные игры
Шрифт:
Оставшись в одиночестве и оглядев холодные бледнолицые штабеля, беглец решил в этом мрачном месте не задерживаться. Он нашел грязный халат санитара и, надев его, направился к дверям. Но та оказалась закрытой. Невозможно было удрать и через окно. Пришлось ждать персонал. Когда дверь наконец открылась и вошли два санитара, зек прятался среди нар. Ему удалось незаметно покинуть морг. Он прошел сотню метров и, в конце концов, понял, что покинуть территорию тюрьмы не удастся. Спустя час несостоявшийся беглец выбросил халат и сдался охране. Отдубасив беспризорного зека, который уверял, что попал в морг по ошибке, так как долго провалялся в камере без сознания, «вертухаи» вновь запихнули узника в камеру.
Бывали случаи, когда притворщик добирался до морга не с целью побега, а с намерением отдохнуть от работы, пусть и в такой мрачной компании. Выходка могла закончиться трагически и походить на тот анекдот, где патологоанатом пишет в своем заключении: «Умер при вскрытии». В лучшем случае лжепокойник лежал в покое до следующего утра. Когда приходил врач и готовился распороть зека от горла до живота, обман выявлялся. Иногда в морг заходил «вертухай» и бесцеремонно протыкал труп штыком. В более редких случаях разбивалась молотком голова. Ничего не было удивительного в том, что симулянт задерживался в морге намного дольше, чем планировал.
При подмене беглец покидает тюрьму или лагерь легально. Он с охотой проходит все формальности, расписывается в журналах и отбывает по чужому тюремному делу. Афера требовала определенных правил, иначе вся затея могла с треском провалиться, и за попытку побега могли наградить прибавкой к сроку. Без внешнего сходства затевать хлопотную операцию считалось безумством. Хотя в 1959 году на Краснопресненской пересылке некто Пращин решил поменяться с евреем Тоньцем. Как веснушчатый широколицый туляк смог уговорить худосочного Тоньца, который по спецнаряду должен был ехать на металлургический завод в качестве инженера-технолога, никто не знает. Подмена не удалась. Конвой, прибывший за Тоньцем персонально, сразу же учуял неладное. Грубая и как бы недорисованная физиономия Пращина слабо вязалась с формулами и чертежами для выплавки стали. Один из офицеров открыл папку с личным делом Тоньца и попросил назвать место своего рождения. Через несколько минут скуластый рецидивист корчился на полу под сапогами наблюдательного конвоя. Когда зек мог отвечать на вопросы лишь кивком головы, его отволокли в БУР (барак усиленного режима) и оставили там на две недели. Затем принялись за инженера-технолога. Тоньцу досталось меньше. Не потому, что бедный еврей уверял, что подмена состоялась во время его сна и без его участия, а, скорее, потому, что инженер еще был нужен черной металлургии. После беседы в кабинете оперчасти Тоньц мог смотреть на мир сквозь узкие прорези опухших век.
Для тюремных «рокировок» прежде всего требовалось внешнее сходство, то есть равноценная замена. Желательным фактором являлось сходство порядковых номеров на одежде.
Нумерованные каналармейцы
Опознавательные знаки на форме заключенных имеют вековую историю. Во времена царской каторги ссыльным нашивался на спину знак в виде бубнового туза. Он служил для распознавания узников и затруднял побег. Этот четырехугольный лоскут имел свои требования. Прежде всего он отличался по цвету от самой одежды. На Сахалине туз поначалу был желтым (цвет забайкальских и амурских казаков), затем его стали делать черным. Кроме этого каторжанам, склонным к побегу, выбривалась половина головы. История сохранила и факты, когда на лбу пожизненного узника выжигались три буквы «КАТ» (каторжанин). Это можно расценивать как начало нательной символики в местах лишения свободы, своего рода предтечу татуировки. С годами магическое тавро утратило свою внутреннюю силу, к тузам и выбритым головам привыкли, а от знака на лбу отказались вовсе.
С развитием ГУЛАГа совершенствовалась и система учета зеков. Разрабатывались целые государственные программы по предотвращению побегов из мест лишения свободы. Эти изыскания, которые претендовали чуть ли не на отдельную науку, посвящались униформе, ежедневному пайку (чтобы боец трудового фронта думал не о таежных переходах, а о том, сможет ли он сегодня добрести до барака), заградительным и контрольным полосам и даже финансовому обращению между лагерями. В каждой зоне ГПУ были введены свои расчетные знаки, которые помогали лучшей изоляции этих лагерей. Едва человек — будь то зек, «вертухай» или даже сам начальник лагеря — преступал порог зоны, как у него изымались все советские деньги. Взамен выдавались расчетные квитанции, по которым и шел расчет за все товары
Расчетные квитанции печатались государственными типографиями на плотной бумаге и имели несколько знаков защиты, как правило, водяных. На соловецких бонах имелся даже герб Соловецких островов — слоник с буквой «У» на попоне. Этот ребус зеки разгадывали без труда: «СЛОН» — Соловецкие лагеря особого назначения, «У» — Управление. Такое денежное обращение в зонах ГПУ продолжалось долгие годы. Выпуски разных годов отличались подписями разных членов Коллегии ОГПУ — Г. Бокия, А. Когана, М. Бермана… Лагерные боны были отменены в начале 30-х годов, когда типографские мощности уже не могли угнаться за развитием тюремно-лагерной системы.
До 80-х годов каждый из заключенных имел свой порядковый номер, который он обязан был помнить в любое время суток и в любом состоянии. Видимо, решили перенять стройную систему регистрации, отлаженную в немецких концентрационных лагерях. Когда зек «отыграл на рояле» в оперчасти (то есть сдал свои отпечатки пальцев), ему присваивался номер, к примеру Г-357. Этот номер выводился мелом на темной дощечке, которую вешали на шею зека. В таком виде он представал в «фотоателье» оперчасти и фотографировался для тюремно-лагерного архива. Заключенному выдавались четыре белых полоски материи размером восемь на пятнадцать сантиметров. Эти тряпки он нашивал себе в места, обозначенные администрацией.
Любопытно, что в системе Главного управления лагерей не было всероссийского стандарта. Номера могли крепиться в разных местах на одежде, но в большинстве случаев — на левой стороне груди, на спине, на шапке и ноге (иногда на рукаве).
На ватниках в этих местах заблаговременно проводилась порча. В лагерных мастерских имелись портные, которые тем и занимались, что вырезали фабричную ткань в форме квадрата, обнажая ватную подкладку. Беглый зек не мог скрыть это клеймо и выдать себя за вольняшку. Бывало, что место под номер вытравливалось хлоркой. Служебная инструкция требовала окликать спецконтингент лишь по номерам, забывая фамилию или, того хуже, имя и отчество. Начальники отрядов часто сбивались, путались в трехзначных метках и порой переходили на фамилии. В помощь надзирателям на каждом спальном месте зека прибивалась табличка с номером и фамилией. «Вертухай» мог зайти в барак среди ночи и, обнаружив пустую койку («чифирит где-го, падла»), просто записать номер, а не пускаться в расспросы.
В концентрационном ведомстве Генриха Гимлера узникам лагерей порядковый номер выкалывался на руке. Для этого в санпропускнике имелись татуировщики, как правило, с уголовным прошлым. Содрать пяти- или шестизначное клеймо можно было лишь с кожей. На одежде заключенных, помимо номера, нашивался символ национальности: русский — буква «R», поляк — «Р» и т. п. На полосатой спине штрафников или потенциальных беглецов крепился красный круг, который должен был помочь конвою в прицельной стрельбе. Если узник тайком отпарывал красную метку, его ждала печь местного крематория.
В конце 80-х годов с началом исправительно-трудовых реформ нумерация зеков отошла в прошлое. «№Г-215» стал «осужденным Петренко», а «гражданин начальник» мог называться «Николай Алесаныч» или как-то в этом роде.
Тайное свойство гемоглобина
Эта любопытная история произошла в 1976 году в одной из ИТК Казахстана. О том, как зеки ухитрялись выбраться из камеры под видом трупа (почти по графу Монте-Кристо), я уже рассказывал. Дальше морга или зоны симулянту уйти не удавалось. Но в случае, приведенном ниже, беглец вырвался из зоны под видом тяжелобольного, готового в любую минуту закоченеть.