Побратим
Шрифт:
– Слышь, комиссар, не на собрании, – перебил его Петрович. – Ты чего человека перебиваешь? Дойдет до тебя очередь – говорить будешь. Продолжай, Коля.
– Я рассказываю то, что видел сам и о чем мне рассказали люди, которые меня спасли. Как минимум за это я хочу им помочь. А империалисты они или нет, решать не мне. Меня спасли конкретные люди: Оми, Рини, Кром, Нэш, Моррис и другие. Перед ними я чувствую себя обязанным, так уж меня учили – помогать тому, кто помог тебе.
Так вот, воюют аратанцы с аварцами давно, с переменным успехом. Аварцы покрывают пиратов, которые грабят корабли в космосе, воруют людей с планет и продают в рабство, которое у них официально
– Складно рассказываешь, только проверить никак, – опять встрял в разговор комиссар.
– Почему же никак? Челнок – вот он, медицинские капсулы, в которых лечили вас – тоже все видели, даже пользовались. До крейсера, который за Сатурном, пять часов лета. Не вижу проблем, почему нельзя верить…
– Слишком уж они хорошие получаются. – Опять начал комиссар. – А может наоборот, это работорговцы? И хотят нас, честных коммунистов, заставить воевать с хорошими?
– Ты думаешь, работорговцы с тобой разговаривали бы? Контролирующие устройства ставятся в таких же капсулах – вышел бы уже рабом, даже не понимая этого. Так нет, с тобой возятся, вылечили бесплатно, хоть работа такой капсулы дорогого стоит.
– Хорош с ним, Коля, разговаривать, – опять вмешался Петрович. – Ты лучше скажи, как мы, простая пехота, помочь можем там, в космосе.
– Ваша помощь будет заключаться в штурме базы работорговцев. Вас туда доставят на челноке. Вам нужно будет просто захватить базы – именно то, чему вас учили.
– Учили, как же, – устало сказал майор. – Третий месяц отступаем… А я предупреждал, писал рапорта, докладные в округ – все без толку… После финской я много об чем думал, но даже в самых страшных снах такого не видел… А ты говоришь – захватить…
– Мы с Кромом говорили об этом. Вы уже не обижайтесь, но он очень невысокого мнения о вашей выучке. Мы договорились, что он и его люди будут учить ваших людей, а учиться мы будем прямо здесь – бить немцев, освобождать наших. Нам еще люди нужны, человек двести-триста набрать и обучить надо. Так что, если готовы учиться воевать, то нам по пути. Если же нет – то их медики сотрут воспоминания за последний день и решайте сами, что и как делать.
– А они и это могут?
– Говорят что да, я не проверял. Ну так что, славяне? Что решили?
– Ну, с пехотой все понятно, а нам с артиллеристом чем заняться? – спросил лейтенант-танкист, который вместе с майором, комиссаром и старшиной артиллеристом вышел из капсулы только недавно. – Мне танк дадите или винтовкой махать заставите?
– Если захочешь – будет тебе танк. Правда не знаю, как он называется точно, но на крейсере видел что-то такое, явно тяжелое, спросишь потом у Крома. Кстати, капитан просил меня передать: когда мы выполним свою часть уговора, у каждого будет выбор – вернуться на Землю или лететь с ними. Хорошие бойцы у них на вес золота.
– Вот, уже подкупать начали. – попытался опять завестись комиссар, но его опять грубо заткнул Петрович:
– Да
– Да я, собственно, закончил об основном. Давайте продолжим знакомство, а то я пока только Петровича и Катю знаю, а об остальных – ничего. Товарищ майор?
– Хорошо. Зовут меня Антон Иванович Старовойтенко, майор, родился в одна тысяча девять сот седьмом году в Черниговской губернии. Сами понимаете, революцию и гражданскую пропустил по молодости лет, в РККА с 1925 года, понравилось, остался. Воевал в Испании, в Финляндии. Был, значит, уже три раза ранен, насколько я понял, в последний раз уже не выбрался. Спасибо сказать надо бы… Простите, отвлекся. Так вот, учиться воевать и защищать Родину я готов. И помощь посильную оказать считаю себя обязанным, тем более, если в процессе учения немцев уничтожать будем. Так что я только за. Танкист.
– Лейтенант Михайлов, Игорь Валериевич, командир танка. В РККА с тридцать девятого, повоевать даже толком не довелось – нас кинули в атаку, а там их противотанковая артиллерия. Глупо как получилось, первый бой… Помню взрыв и все, уже здесь, крышка открывается…
– Вы тяжело ранены были и контужены в придачу, – сказала Катерина.
– Вот и о том же, глупо. В первом бою так подставиться…
– Ты, Игорь, жив остался, в отличии от многих других, – тихо сказал Петрович. – У тебя теперь есть серьезный повод выжить и победить. Поверь мне, старому солдату, это уже третья моя война будет. Воевать нам еще долго придется, малой кровью здесь не обойдется. Каждый боец на счету будет, тем более ученый, злее будешь. Не зря ведь говорят – за битого, двух небитых дают.
– Так то оно так, да все одно обидно..
– Переживешь, обиду-то… Артиллерия, тебе слово, – сказал Петрович.
– Старший сержант Затыкин, Иван Иванович. Наводчик, 20-й легко-артиллерийский полк 17-й Горьковской Краснознаменной стрелковой дивизии. В рядах РККА с 1938 года, участвовал в зимней войне. На этой войне с 24го июня, 5 августа поступил приказ перекрыть шоссе. Окопались, замаскировали свои орудия – два всего осталось из двадцати, которые в дивизии были перед войной. Танки пошли, стреляли, пару танков подбили. Дальше не помню, очнулся уже здесь.
– С чем воевал?
– 76мм дивизионная пушка Ф-22-УСВ. Только где она теперь…
– Ничего, Ваня, это как раз не сложно. Мы пока по лесам пробирались – такого насмотрелись. Пушки, танки, машины целыми брошены. Только заправь и воюй дальше. И машины со снарядами видел, правда те или другие не скажу, не понимаю в этом. Так что найдем мы тебе пушечку и не одну.
– Вот это дело, – повеселел Иван. – А я уж расстараюсь, тогда, чтоб земля им пухом не казалась…
– Эт по-нашенски, – сказал Петрович. – Теперь твоя очередь, комиссар, душу облегчить…
– Норштейн Иван Самойлович, батальонный комиссар. Член ВКП(б) с 1932 года, направлен в действующую армию согласно постановлению ЦК ВКП(б) “Об отборе коммунистов для усиления партийно-политического влияния в полках” от 27 июня 1941 года. Перед этим был парторгом на заводе. Считаю ошибочным и политически неблагонадежным ваше общение с империалистами. Поэтому, властью, данной мне партией и правительством, приказываю захватить этот аппарат и доставить его в Москву.
– Норштейн, в своем ли ты уме? – спросил Петрович. – Ты совсем уже с головой не дружишь? Даже если бы мы согласились, как ты себе это представляешь? Это как минимум предательство людей, которые сделали нам добро. Тебе кстати тоже.