Побудь в моей шкуре

Фейбер Мишель

Бесшумно двигаясь высоко над землей, «тойота» описала дугу внутри сюрреалистического бетонного лабиринта. Эта конструкция отличалась настолько чудовищным уродством, что легко можно было представить, будто ты оказался где-нибудь на Новых Территориях, если бы над ней не простиралось бескрайнее небо. Иссерли взяла влево, чтобы не очутиться на другой стороне Дорнох-фирт, и начала спуск в темноту. Лучи ее фар выхватили дальним светом стены храма Свидетелей Иеговы, а затем уткнулись в густую зеленую стену Тарлогского леса.

Удивительно, но именно в этот момент Курносый заворочался во сне; яркие огни не разбудили его, но близость Леса, подступавшего к узкой дороге, привела

в возбуждение.

С его усталых губ снова слетели эти странные, ласковые звуки.

Иссерли наклонилась к рулю, вглядываясь в почти пещерную темноту впереди. Она чувствовала себя просто великолепно. Иллюзия подземелья, которую создавал лес, была не более чем иллюзией и не вызывала той тошнотворной клаустрофобии, с которой было связано пребывание на Новых Территориях. Она знала, что навес над ее головой, не пропускавший ни капли света, состоял всего лишь навсего из переплетения ветвей, за которым лежало огромное вечное небо.

Через несколько минут машина выскочила из леса на окружавшие Эддертон поля. На въезде в крохотную деревушку Иссерли приветствовала унылая стоянка, заполненная выставленными на продажу домиками на колесах. Уличные фонари освещали давно загнувшееся почтовое отделение и автобусную остановку под соломенным навесом. Кругом не было никаких признаков жизни.

Иссерли включила сигнал поворота, хотя не заметила вблизи ни одной машины, и остановила «тойоту» там, где улица была освещена чуть ярче.

Она вцепилась крепкими пальцами в плечо Курносого и слегка его потормошила.

– Приехали, – сказала она.

Курносый резко дернулся и проснулся, с таким диким видом, словно его собрались оглушить ударом тупого предмета по голове.

– Где-де-де я? – залепетал он.

– В Эддертоне, – ответила Иссерли. – Вы же в Эддертон хотели?

Курносый несколько раз моргнул, словно никак не мог в это поверить, посмотрел сначала сквозь лобовое стекло, потом через стекло в дверце.

– Правда, что ли? – удивился он, постепенно сориентировавшись в привычном для него пустынном оазисе. Судя по всему, он начинал постепенно осознавать тот факт, что ничем иным это место являться не может.

– Ну и ну… как это так? – засопел он, улыбаясь смущенно, но в то же время довольно. – Я, должно быть, заснул, верно?

– Похоже, что да, – сказала Иссерли.

Курносый снова моргнул, а затем слегка напрягся, нервно вглядываясь через стекло в пустынную улицу.

– Надеюсь, моя девчонка не вышла к двери, – поморщился он. – Надеюсь, она тебя не увидит.

Он посмотрел на Иссерли, нахмурив лоб и пытаясь понять, не обидело ли ее это замечание.

– Я вот что сказать-то хотел, – добавил он, пытаясь расстегнуть защелку на ремне. – Она у меня девушка с характером. Это, как его? Ревнивая. Ага: ревнивая.

Стоя рядом с автомобилем, он немного помедлил перед тем, как захлопнуть дверцу, в поисках подходящих слов прощания.

– А ты, – сказал он, глубоко и хрипло вздохнув, – красивая.

Иссерли улыбнулась в ответ, внезапно почувствовав невыносимую усталость.

– До свидания! – сказала она.

* * *

Заглушив двигатель, Иссерли долго сидела в машине под фонарным столбом рядом с автобусной остановкой в деревне Эддертон. Что-то не отпускало ее и не давало уехать.

Ожидая, когда это что-то отпустит ее наконец, она сложила руки на руле и уткнулась в них подбородком. Подбородок у Иссерли был крохотный, но и такой он стоил ей немало страданий и потребовал от хирургов большой изобретательности. Поэтому то, что она могла им куда-то утыкаться, было уже само по себе существенным достижением. Или унижением – ей так и не удалось прийти к окончательному выводу.

В конечном счете она сняла очки. Совершенно неоправданный риск даже в этой сонной деревушке, но сидеть и чувствовать, как слезы скапливаются внутри пластиковой оправы, а потом вытекают оттуда на щеки, было просто невыносимо. Иссерли плакала и плакала, тихонько причитая на своем родном языке и время от времени поглядывая наружу, не вывалился ли на улицу какой-нибудь загулявший водсель. Но все было по-прежнему тихо, а время упрямо застыло на месте и отказывалось идти вперед.

Иссерли посмотрела в зеркало заднего вида, наклонив голову так, чтобы в нем отразились ее болотно-зеленые глаза и челка. Только эту часть лица она могла теперь видеть в зеркале, не испытывая к себе отвращения, поскольку лишь она осталась практически нетронутой. Эта часть ее лица была отдушиной которая позволяла ей не сойти с ума. За годы своей работы она не раз сидела вот так в машине, вглядываясь в зеркало.

На горизонте блеснули какие-то фары, и Иссерли поспешно надела очки. К тому времени, когда машина въехала в Эддертон, она уже полностью взяла себя в руки.

Это оказался сливового цвета «мерседес» с затемненными окнами, который мигнул фарами, проезжая мимо «тойоты». Обычное дружеское приветствие, не имевшее ничего общего с теми предупреждениями, которые подают друг другу водители, повинуясь негласному кодексу дороги. Просто одна машина поприветствовала другую, похожей формы и окраски, ни на минуту не задумываясь о том, кто или что может скрываться внутри.

Иссерли завела «тойоту» и последовала за доброжелательным «мерседесом» в сторону леса, навсегда покидая Эддертон. Всю дорогу до Аблаха Иссерли размышляла об Амлисе Вессе и о том, что тот подумает, когда узнает, что она вернулась домой с пустыми руками. Не решит ли он, что она спряталась в коттедже от стыда за свою неудачу? Пусть думает что хочет. Может быть, это поможет ему понять, как неимоверно сложна ее работа. Сей изнеженный недоучка наверняка считает, что это не труднее, чем рвать цветы в поле или… или собирать волнистые рожки на морском берегу, если, конечно, он имеет хотя бы малейшее представление о том, на что похожи волнистые рожки или хотя бы морской берег. Эссуис был абсолютно прав: гребаный Амлис Весс!

Может, ей все-таки следовало доставить на ферму курносого лесоруба? Какие у него были мясистые руки! – просто окорока, она таких никогда прежде не видела. Он явно им подходил. Да, но рак… Ей обязательно нужно выяснить на будущее, имеет ли это какое-нибудь значение. Спрашивать мужчин на ферме абсолютно бессмысленно. Они тупы и невежественны – типичные выходцы с Территорий.

Ферма Аблах была вся засыпана сверкающим белым снегом. Когда Иссерли подъехала к ней, она заметила, какие необычные тишина и покой стоят вокруг. Вообще-то к ферме вели две дороги, из которых одна номинально предназначалась для тяжелой техники, но на самом деле обе в одинаковой степени были покрыты ухабами и заросли сорняками, так что Иссерли выбирала путь домой, руководствуясь исключительно настроением. Сегодня вечером она поехала по той дороге, что предназначалась для легковых машин, хотя, кроме ее «тойоты», ни одна машина по ней никогда не ездила. От самого устья Аблаха многочисленные дорожные знаки предупреждали о смертельной опасности, ядах и суровой ответственности перед законом. Иссерли знала, что, когда машина проезжает мимо этих знаков, там, на ферме, до которой остается еще полкилометра, срабатывает сигнализация.